Артнар был чрезвычайно горд своим планом, а Карл в эти годы мечтал только о комиксах. Мать старалась по возможности покупать их ему, но это получалось только в те месяцы, когда Артнару не нужны были новые дорогие книги.
Карл постарался отогнать неожиданную тоску по матери и ушедшим временам, которые никогда не были особенно радостными, но, по крайней мере, тогда он не был один… Нет, ему нужно думать о будущем, а не зависать в прошлом. Может, лучше было начать где-то в другом месте, а не в спальне матери? Ее нехитрые вещицы, казалось, заметили мешок для мусора, и Карл почти ощущал исходящую от них скорбь по поводу ожидавшей их участи. Уборка давалась ему труднее, чем он ожидал.
Карл постарался отогнать дурацкие мысли. Он хотел верить в то, что смерть матери трогала его еще меньше, чем Артнара. Ему хотелось хоть раз в жизни, хоть в чем-то превзойти брата. Особенно сейчас, когда Карл решил порвать с ним все связи. С сегодняшнего дня их общению пришел конец; последний аккорд – нужно порешать с наследством, и всё. Артнар дал понять, что никакие они не братья, а так, только название. Это стало очевидно после их разговора вчера вечером.
Воспоминание об этом снова обожгло обидой. Вчера Карл сам позвонил Артнару, переступил через собственную гордость и позвонил. К этому его подтолкнула давно засевшая в голове мысль. По всей видимости, коротковолновые трансляции последних дней и вызванное ими чувство тревоги превратили ее в навязчивую идею, от которой не было никаких сил отделаться, и, прежде чем сообразить, что к чему, Карл уже прижимал к уху телефон.
Мягко и застенчиво проговаривал он слово за словом, каждое из которых все больше приближало его к отвержению – которого он ожидал и которое в конечном счете получил. Он даже не успел закончить. Артнар перебил его, как только сообразил, что Карл лелеет надежду переехать к нему в Штаты и продолжить там учебу. Нет, возможно, позже. Но не сейчас. Сейчас не очень удачное время для них – Элисон пытается забеременеть. И вообще, если уж в Штатах, то лучше ему поступить куда-нибудь на Восточном побережье, там больше престижных вузов, к тому же оттуда ближе добираться домой, в Исландию. Будто у Карла оставалось что-то в Исландии! Но, конечно, он всегда может навестить их на каникулах – только не на Рождество, так как они собираются на Гавайи, и не летом, потому что они не хотели бы быть связанными планами и обязательствами, если неожиданно подвернется возможность куда-то съездить… После этого даже Карлу было нетрудно понять, что Артнар потратил все эти слова, чтобы только сказать: «Нет! Не приезжай! Ни на учебу, ни на каникулы. Никогда!»
С пылающим лицом Карл едва успел скомканно попрощаться и положить трубку, прежде чем из его глаз полились слезы. Какое унижение! Да пошел он!.. Карл надеялся, что Элисон бросит Артнара и тот сдохнет в одиночестве в гостиничном номере на каких-нибудь Гавайях. А если он перезвонит и попросит его приехать, Карл просто засмеется в трубку и бросит ее. Жаль, что мать освободила комнату Артнара от его вещей… Иначе Карл начал бы зачистку там – и отправил бы все барахло прямиком на свалку. Или свалил бы в кучу во дворе и сжег.
В доме не отыскалось ни крупинки кофе, зато кухонный шкаф был забит пачками с чаем, который его мать охотнее покупала, чем пила. Карл одним махом свалил все в мусорный мешок. Это можно было расценить как победу – зачистка дома возобновилась, и теперь его ничто не остановит.
Он выпил воды вместо кофе и – почувствовал, что воодушевление слегка поуменьшилось: организм требовал кофеина. Но что тут поделаешь? Конечно, Карл мог налопаться витаминов, которые мать закупала так же, как и чай, – тоннами. Ей они мало чем помогли, так что и его вряд ли взбодрят. Он наполнил другой пакет банками с витаминами и крепко его перевязал.
Когда Карл закрывал шкаф, оттуда на него таращились две опустевшие полки. Он был доволен собой – хорошо думать о чем-то другом, кроме Артнара или этих непонятных коротковолновых трансляций. Теперь он чувствовал, что снова готов вернуться в спальню матери.
Но как только вошел туда, вся его решимость тут же улетучилась. В последний раз он заходил сюда с теткой – они искали одежду для похорон матери. Тетка осматривала висевшие в шкафу платья, прикладывала их к себе, одно за другим, пытаясь облегчить Карлу выбор. Тот старался выглядеть заинтересованным и даже воспротивился искушению попросить ее лечь на кровать и демонстрировать платья таким образом – ну не будет же мать стоять в гробу.
Наконец тетка выбрала платье, понравившееся ей больше всего. В гробу был виден лишь воротник и плечи, так что мать могла быть одета во что угодно. Лучше бы Карл подумал о собственном облачении – его джинсы не вызвали особого восторга у пришедших на похороны немногочисленных гостей…
Ступни утонули в мягком ковролине. Тот лежал здесь с тех пор, как Карл помнил себя, но до сих пор был как новенький – так ревностно мать за ним ухаживала. В спальню был закрыт вход всему, что могло посадить на него пятно или как-то испачкать. Там разрешалось пить воду, но чтобы мать когда-нибудь взяла в постель что-то съедобное, такого Карл не помнил.
Он пожалел, что у него не хватило ума купить кофе. В этот поворотный момент было бы очень кстати выпить его, сидя на мягком, сверкающем чистотой ковролине. Это было бы намного символичней, чем опустошение комнаты. Или похороны. Туда в основном пришли люди, мало что значащие в жизни матери, а о половине пришедших Карл вообще никогда не слышал – ни до, ни после похорон.
Двух взмахов руки хватило, чтобы смести с туалетного столика всю косметику – банки, тюбики, склянки, пузырьки. Карл проделал это без капли сожаления, этому добру место только в мусорном баке. Он не мог представить человека, пожелавшего бы пользоваться кремом или духами умершего человека.
Когда отверстие мешка было накрепко завязано, а окно открыто, воздух в комнате сразу стал заметно легче. Карл глубоко вдохнул и почувствовал, как отпускают сжимавшие голову тиски; его мать, видимо, была сплошной ходячей головной болью. Он был уверен, что витавшие в комнате испарения ядовиты – и уж точно сыграли свою роль в раке, в конце концов доведшем мать до могилы. Причем в рекордные сроки.
Еще шире распахнув окно, Карл выбросил мешок со склянками в коридор.
Поначалу уборка шла споро. Такими же быстрыми движениями он опустошил комод, полный носков, нижнего белья и броского вида ярких косынок, в которых Карл свою мать никогда не видел. Все летело в мешок, без разбора. То же касалось и нижнего ящика комода, набитого их с братом детской одеждой. Непонятно, зачем она ее хранила? Вещи уже стали жесткими на ощупь; едва ли они годились для нового поколения. К тому же вряд ли ему когда-либо доведется умножить род людской собственным потомством. А если у Артнара и Элисон появятся дети, его невестка скорее оденет их в черные мусорные мешки, чем в старые пыльные одежки из дома, где вырос ее муж. Она приезжала в Исландию только раз, и, вместо того чтобы погостить у будущей свекрови, они с Артнаром уже через два дня собрали чемоданы и переехали в гостиницу.
Карл тогда был несказанно рад избавиться от них, особенно от вечно недовольной физиономии своей будущей родственницы, которая, казалось, не могла глоток воды сделать, предварительно не исследовав стакан под микроскопом. Зато мать здорово по этому поводу переживала, хотя и старалась не подавать виду. Все время перед их приездом она ни о чем другом и говорить не могла, а когда они переехали в гостиницу, без конца пыталась найти оправдание их внезапному отъезду. Самое нелепое заключалось в том, что Артнар якобы не хотел их стеснять. Ага, вот именно.
