Вопреки обыкновению, мать тогда здорово вспылила и сказала Карлу, что это неправда, что его родителей нет в живых. В свои шесть лет он не знал, что было хуже. Другие сведения выудить из нее не удалось, кроме того, что у братьев не было ни общего отца, ни общей матери.
Карла этот факт очень обрадовал. В отличие от Артнара, он никуда не ходил и не разыскивал никакой дополнительной информации – просто принял на веру слова матери о том, что его родителей лучше забыть. Видимо, это были люди такого сорта, что он сам не захотел бы с ними знаться или связывать с ними свое имя.
Впрочем, возможно, Карл не лез напролом с таким же упорством, как Артнар, потому что ему просто не хватало мужества. Он боялся правды. Одно дело, знать, что ты ни на что не способен, и другое дело – что ты такой от рождения.
Артнар был совсем другим. Он хорошо учился в школе, и, хотя, как и у Карла, у него почти не было друзей, в жизни ему все удавалось. Он получил международную стипендию на обучение за границей, с отличием окончил престижный американский университет, после чего уже мог выбирать, что хотел и где хотел: любую высокооплачиваемую работу – хоть в Исландии, хоть за рубежом. Время и силы, которые брат потратил на выбор подходящей профессии, были потрачены не зря. Сейчас он жил хорошей жизнью, и его происхождение никак не могло это изменить. Его жизнь состоялась.
Единственным проигрышем Артнара был категорический отказ матери рассказать ему правду. Она даже ни разу не пообещала сделать это позже – или хотя бы подумать об этом и, возможно, рассказать. Ее ответ был неизменным: нет, нет и нет. Сколько Артнар ни ссылался на закон о праве детей знать свое происхождение, она была непоколебима, а так как сведения об этом в системе, похоже, затерялись, он вынужден был терпеть поражение за поражением.
И вот теперь эти бумажки, с таким упорством разыскиваемые братом все эти годы, лежали перед Карлом. Он улыбнулся. Теперь он волен распоряжаться этой информацией, как ему заблагорассудится. Улыбка растянулась еще шире. Отдаст он брату документы? Ну уж нет, и не подумает! Артнару стоило отнестись к нему поприветливей во время их вчерашнего разговора…
Карл запихал бумаги обратно в конверт. Ему не хотелось сейчас углубляться в их содержание, и он решил отложить это до тех времен, когда будет чувствовать себя лучше. Имена своих настоящих родителей он прочел, но желания тут же «погуглить» их у него не появилось. Это подождет. В данный момент Карл не был готов к плохим вестям. Но о том, чтобы выбросить бумаги, не могло быть и речи. Обладать этой информацией и в то же время держать ее в секрете от Артнара – это давало ему чувство превосходства над ним.
Карл ласково погладил прохладный конверт и встал с кровати. Он не помнил, чтобы когда-либо в своей жизни был так доволен собой. Старый матрас слегка спружинил, и наваленные кучей платья съехали на пол. Он займется ими позже, торопиться ему некуда.
Карл уже решил прогулять универ и завтра – так «простуда» будет выглядеть правдоподобней. Народ скорее поверит, что Карл был болен, если он явится послезавтра с замотанной шарфом шеей. Кто вообще болеет один день? Хотя в универе и не было обязательного посещения, Карл надеялся, что препод отнесется к нему более снисходительно, если будет считать его усердным студентом.
Вдруг из подвальной комнаты донеслось слабое неясное постукивание. Сердце в момент оборвалось, а вся уверенность в себе тут же испарилась. Отложив в сторону конверт, Карл навострил уши, но ничего не услышал. Когда он уже шел к двери, снова раздались те же звуки, теперь чуть погромче, но такие же непонятные. Внизу явно кто-то был. Но единственный вход туда был из прихожей, а в прихожую никто не заходил. Может, это шумы из приемника? Может, он забыл его выключить, когда пользовался им в последний раз? Это было вчера, когда Карл вернулся домой из универа. Возможно, он оставил приемник включенным, планируя позже вечером вернуться вниз и послушать? Ничего не оставалось делать, как только спуститься вниз и проверить.
Свет в подвале был выключен, а это могло означать лишь одно: вчера он уже не собирался туда возвращаться. Карл старался отогнать от себя эту мысль – в конце концов, он же не старый дед, сто лет следующий одной и той же рутине. Может, он выключил свет, но не приемник. Только и всего.
Неожиданно, когда он уже спускался вниз по лестнице, началась трансляция. Услышав зачитывающий числа знакомый голос, Карл понял, что приемник был настроен на исландскую номерную. Такого быть не могло – он точно помнил, что решил на нее больше не настраиваться, иначе опять не смог бы заснуть. Последнее, что он слушал, была трансляция радиолюбителя из Австралии.
Карл замер на середине лестницы.
– Алло?
Его голос в сравнении с бесстрастным механическим перечислением прозвучал как-то одиноко и беспомощно.
– Алло?
Ответа не последовало. На самом деле было глупо вот так взывать в пустоту; если это взломщик, едва ли тот станет откликаться. К тому же Карл теперь видел, что в подвале никого нет, а спрятаться здесь негде. Конечно, можно постараться втиснуться между диваном и стеной, но для этого нужно быть очень худым. Также глупо было предполагать, что взрослый человек мог уместиться в стоявшем у дальней стены шкафу.
– Алло?
Опять никто не ответил, но из динамика все продолжали литься числа. Когда Карл наконец спустился в комнату, его сердце уже перестало трепыхаться в груди, как ненормальное. Чего это он себе напридумывал? Грабители не интересовались такими домами – они выбирали из тех, где можно было хоть что-то украсть. А что касалось радиооборудования, то вряд ли какой-нибудь домушник был способен осознать его ценность. К тому же его очень сложно продать – потенциальный покупатель сразу понял бы, что оно украдено. Круг людей с таким хобби очень тесен; достаточно одного письма в общество, чтобы все были начеку.
Вот ведь дурак, это ж надо себя так напугать! Может, над ним просто издевалась его, прямо скажем, не совсем чистая совесть – за то, что он выбросил фотографии Артнара? Тут надо быть порешительней, не разводить сантиментов, коль уж он собрался вычеркнуть из своей жизни эту гниль – своего братца. Ни в коем случае нельзя брать телефон, если Артнар снова позвонит. Ни в коем случае!
Потянувшись к ручке приемника, Карл вдруг увидел лежавший на столе не знакомый ему браслет. Он был составлен из ярких разноцветных бусин, с застежки свисал маленький серебряный слоник. Исключено, чтобы у матери было такое украшение. Она предпочитала крупные деревянные бусины земельных цветов, вызывавшие у Карла ассоциации с хиппи, чтением стихов и демонстрациями протеста против НАТО. Браслет же со слоником выглядел слишком радостно, хотя никакой радости у него он не вызвал. Кто-то побывал здесь внизу, кто-то чужой, кому здесь быть не следовало… Его снова охватил страх. А несущиеся из динамика цифры буравили перепонки:
Девяносто, девяносто два, шестнадцать, семьдесят три, три, минус пятьдесят три, шестнадцать, двадцать два, минус пятьдесят три, восемьдесят семь, девяносто пять, шестьдесят восемь.
