Телефон, казалось, испускал предсмертные трели, и Карл не мог больше вытерпеть их – он поспешил снять трубку.
Голос брата прозвучал удивленно, будто тот ожидал услышать в трубке кого-то другого.
– Алло, Карл?
– Да. – Карл старался говорить равнодушным голосом – он не должен казаться ни рассерженным, ни радостным. Его братец должен понять, что Карлу на него глубоко наплевать.
– Я уже собирался положить трубку… Это Артнар. Ты только что пришел?
– А?.. Нет, просто не слышал телефон.
Карл тут же пожалел, что не схватил протянутый братом спасательный круг и не соврал, что только что пришел. В доме негде было укрыться от звонка, и Артнар знал это не хуже него.
– Понятно…
Артнар замолчал, и Карл крепче прижал телефон к уху. Тишина в Америке была такой же, как и тишина в Исландии, – гнетущей. Но длилась она недолго.
– Я просто хотел узнать, как ты. Ну, после того разговора… сам знаешь…
Не было никакой надобности объяснять, о каком разговоре шла речь.
– И что?
– Ну, я просто хотел убедиться, что ты меня правильно понял. А то могло показаться, что я не хотел, чтобы ты приезжал.
Артнару было нелегко выдавить это из себя, он делал паузы длиннее обычного, его тон постоянно менялся, будто он не знал, как вести себя дружелюбно, и пробовал то один, то другой, пока наконец не подобрал подходящий:
– Я совсем не это имел в виду.
– Я не воспринял это так; я же сказал, что ты меня не так понял. У меня вообще не было желания тащиться в вашу сторону. – Это наигранное уверение звучало не убедительней, чем в прошлый раз. – Не волнуйся.
– О? Прекрасно! – Артнар произнес это с таким облегчением, что было почти неловко слышать это. – Слушай, один вопрос.
– Что?
Карлу хотелось бросить трубку; ухо под ней горело от бросившегося в лицо жара, когда он сообразил, что Артнар даже не попытался уговорить его приехать. Если б он не выбросил висевшее над телефонным столиком большое зеркало в золотой раме, сейчас бы таращился на свое пылающее лицо. Вместо этого Карл уперся взглядом в белое пятно, оставленное зеркалом словно в знак прощания.
– Ты уже перебрал мамины вещи?
– Да. – Лучше быть немногословным, чтобы не выдать, как он зол и обижен на брата.
– Нашел какие-нибудь бумаги или документы?
Карл молчал в нерешительности. Впервые в жизни у него в руках был козырь, какая-то власть над братом, и он хотел сделать правильный ход.
– Да, кучу.
– Кучу?
– Да, целую кучу всяких старых документов.
– Ты уже всё просмотрел?
– Да.
– Всё?
Артнар, видимо, не решался сделать последний шаг, задать свой главный вопрос – так много было поставлено на карту, что он хотел отсрочить возможное разочарование.
– Да, всё. – Карл не собирался облегчать ему этот шаг.
– И?..
– Что – и?.. – Карл прекрасно знал, что Артнар имел в виду.
– И… ты нашел какие-нибудь документы, касающиеся усыновления? Моего усыновления?
Опять эгоистичная натура Артнара вылезла наружу. Происхождение Карла его не заботило – только его жизнь имела значение.
Карл набрал в легкие воздух, улыбнулся и ответил:
– Нет.
– Нет? – Артнар не смог скрыть разочарования, а также смехотворной надежды хоть на что-то. – Но, может, что-то другое? Письмо, справка или что-то в таком духе? Не обязательно должно быть связано с самой процедурой усыновления.
– Нет, ничего. – Карл снова улыбнулся. – Ничего.
– Понятно. – Артнар помолчал; ему нужно было время, чтобы осознать свое поражение. – Ну, все равно пришли мне все это; я хотел бы сам все просмотреть, мало ли что…
Карл откинул голову назад и уставился в потолок. Какая удача, что он ответил на его звонок! Более приятного окончания всех дел с братом было трудно себе представить.
– Да я всё выбросил. Как раз вчера. Вот если б ты позвонил чуть раньше…
– Выбросил? Куда? В мусорный бак?
– Нет, отвез во вторсырье. И все бумаги тоже. – Карл от удовольствия даже призакрыл глаза. – Их там уже не найти, они на свалке с другим хламом. Ты, конечно, можешь попытаться связаться с ними, спросить, по какому графику они что и куда вывозят, и поискать. Ну, если б ты был в Исландии… Но я сомневаюсь, что это что-нибудь изменит.
– Понятно. – Голос Артнара звучал так, будто говорил кто-то другой; из него исчезло циничное самолюбование, он превратился в полушепот.
– Что-нибудь еще? А то я спешу.
– А? Нет…
– Тогда пока.
И Карл положил трубку. Он больше не ощущал ни одиночества, ни беспокойства. Напротив, чувствовал себя прекрасно, будто удобно откинулся на спинку дивана после смачного «косячка». Так чувствуют себя победители. К этому можно привыкнуть.
* * *
Конверт лежал на кухонном столе, вокруг него повсюду были разбросаны документы. Карл тщательно просматривал их содержание и осторожно откладывал в сторонку – один за другим. Хотя на некоторых бумагах имена были специально затерты, он получил достаточно информации, чтобы узнать, кто были его биологические родители.
Их имена ничего ему не говорили: Гвудрун Мария Эйнарсдоттир и Хельги Йоунссон. Как и все остальное, связанное с ним, имена эти не были ни знаменательными, ни запоминающимися. Самые обыкновенные имена. Карл даже пожалел, что прочитал их, но уж слишком заманчиво было узнать ту информацию, которой так страстно добивался Артнар. Вытаскивая бумаги из горчично-желтого конверта, Карл представлял себе, как с этого момента и до конца дней будет ходить гордый и довольный собой от сознания, что лишь он знает, что в них написано. Правда, сейчас он многое отдал бы, чтобы только стереть это знание из своей памяти, но это было невозможно.
В потасканном ноутбуке зашумел вентилятор; он будто подталкивал его к действию, напоминая, что нужно закончить то, что начато. Карл провел руками по волосам и почувствовал на них жир. Разглядывая лоснящиеся ладони, он подумал, что такие же руки каждый день мелькали перед глазами Хельги или Гвудрун Марии – широкие плоские ногти, неестественно длинные безымянные и толстые, неуклюжие большие пальцы. От кого-то ведь они ему достались?
Он отодвинул в сторону бумаги, подтянул к себе ноутбук и, вместо того чтобы сосредоточиться на экране, уставился на черную клавиатуру. Почему-то ему не хотелось видеть, как на экране, буква за буквой, будут появляться эти имена. Теперь он впервые заметил, что некоторые буквы на клавишах почти стерлись: М исчезла полностью, также совсем исчезла половина S, а от A и R остались только две маленькие белые линии. Это было похоже на воспоминания о матери – ее черты становились все более размытыми, а звук голоса почти совсем забылся. Никаких видео- или аудиозаписей с ней не было, и поэтому голос ее исчезал из вселенной бесследно.
