– У нас проблема, шериф, – мэр в скверном расположении духа. – В будущем я бы хотел избежать повторения таких неприятных инцидентов. И неплохо было бы попридержать этих Сазерлендов. Еще пристрелят сгоряча какого-нибудь краснокожего… От перспективы войны с шошонами у меня начинается изжога. Задержитесь, мистер Редман. Уверен, ваше участие в выработке важного для города решения будет не лишним.
«Быть тебе шерифом!» – слышит Джош насмешливый голос Сэмюеля Грэйва. Если так, напротив Джоша сидит враг. А если вы не поняли, сэр, о ком речь, так это мистер Дрекстон, его латунная звезда и унылые усы. Реши мэр стравить двух служителей местного закона, словно бойцовых собак в яме, и сам дьявол не придумал бы лучшего способа.
Будь мэр шансфайтером, Джош решил бы, что мистер Киркпатрик выпалил в шерифа крупнокалиберной черной полосой. В самое яблочко попал, сэр, и никак иначе.
Джош запрокидывает лицо к потолку. В конторе шерифа нет массивной, подвешенной на тросах люстры, как в «Белой лошади». Нечему лопаться, нечему падать. Но Джошуа Редман вопреки очевидному уверен: люстра есть – и она вот-вот упадет ему на голову.
2
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
Две дюжины островерхих типи – каркасы из жердей крыты бизоньими шкурами, раскрашенными каждая на свой манер. Выше по берегу – дом из циновок, длинный приземистый барак. Это для бессемейной молодежи, которой и зимой жарко. Возле дома с лаем носятся кудлатые собаки, дерутся из-за костей. Женщины у воды заняты стиркой. Старухи потрошат кроликов-пигмеев, угодивших в силки, бросают в корзины окровавленные тушки, издалека похожие на мышей. Голые дети бегут навстречу гостям, гомонят.
Полторы сотни, на глаз прикидывает Рут. Может, больше.
Да, жирный куш.
Шагом отряд Пирса въезжает на территорию стойбища. Их догоняют дозорные – те, что ехали следом от нефтепромысла. Догоняют, обгоняют, скрываются за типи, на вид не слишком отличающемся от других. Ветровые клапаны, флажок на шесте. Там же, на шесте – личный знак хозяина. Пучок жердей, связанных оленьими сухожилиями, торчит из верхнего отверстия. В типи горит очаг: струйки дыма ползут вверх по тростниковому дымоходу, вьются между жердями. Первое впечатление обманчиво – когда Рут подъезжает ближе, она видит, что шкуры, служащие пологом этому жилищу, не только раскрашены ярче других, но и щедрей прочих расшиты бисером и иглами дикобраза.
Это типи принадлежит вождю или уважаемому старейшине.
Перед ним на циновках сидят трое индейцев в годах, неподвижные как статуи. Двое одеты в обычном стиле краснокожих: к широкому поясу прикреплены штаны, верней, две отдельные штанины, и свободно висящая набедренная повязка. Голый по пояс, первый индеец кутается в шерстяное одеяло, словно сейчас не лето, а по меньшей мере осень. Второй носит рубаху, расписанную его боевыми деяниями. Подковы – число украденных лошадей, трубки – количество походов, в каких владелец рубахи командовал отрядом. Бахрома из полосок кожи нарезана из скальпов поверженных врагов.
Горбатый Бизон, понимает Рут.
Над этими двумя колышутся перья головных уборов. Перья ястреба также вплетены в длинные, до поясниц, косы.
Третий одет в фабричную одежду, какую можно приобрести в любой лавке Элмер-Крик. Штаны из плотной саржи темно-синего цвета. Такие продаются дюжинами: тринадцать с половиной долларов за комплект. Ситцевая рубашка, расстегнутый жилет. Шляпа из черного фетра: поля загнуты вверх, на тулье вмятина. Единственное, что отличает фабричного от индейцев, пошедших на службу к белым и следующих чужой моде, это амулет из совиных перьев. Амулет висит на груди, пушистые кончики перьев щекочут индейцу подбородок. Приглядевшись, Рут замечает, что на земле рядом с фабричным лежит посох из лещины. Косо срезанная ветка покрыта замысловатой резьбой: две змеи вьют кольца.
Шаман, с изумлением понимает Рут.
– Будь начеку, – предупреждает Пирс. – Я не жду неприятностей, но дикари есть дикари. Никогда не знаешь, что взбредет им в голову.
Рут пожимает плечами. Она не нуждается в напоминаниях.
Спарк-дилера, отправившегося заключать сделки с индейцами, мисс Шиммер сопровождает не впервые. Трижды она ездила сама, без иных шансфайтеров; один раз, первый – с дядей Томом. Все сделки прошли спокойно, без проблем. Последняя заставила слегка поволноваться – дюжина молодых сиу, чьи сердца горели огнем безмозглой дерзости, догнала агента на обратном пути. Скупленные искры их не интересовали, в отличие от лошадей, денег, одежды и оружия.
«Три проклятия, – сказала Рут, кладя ладонь на рукоять шансера. – Три увесистых, долговременных проклятия, черных как ночь. Ты, ты и ты. Проверим, кто быстрее?»
Она надеялась, что раскрашенные как черти юнцы знают английский, а если не знают, то умеют читать по лицам. Лицо Рут сейчас могло служить аллегорией натурального стопроцентного проклятия, хоть пробу ставь. Индейцы, как было известно ей от дяди Тома, равнодушно относились к несчастным случаям, философски – к несчастьям и черным полосам, но проклятья вселяли ужас в их дикие души. Добыча и даже свежие скальпы у пояса не стоили беды с глазами из бледного льда, которая станет твоей тенью и будет ходить за твоей спиной – день за днем, год за годом, пока ты сам не проклянешь день, когда напал на бледнолицего.
Дело кончилось миром. Миром и десятью пачками табака: агент оказался толковым, запасливым.
Возила она спарк-дилеров и к китайцам, что неизменно производило на Рут самое гнетущее впечатление. Китайцы, большей частью выходцы из провинции Гуандун, продавали искры, не создавая проблем, целыми поселениями. К ним можно было приезжать без оружия. Строители железных дорог, шахтеры или работники каменоломен, они выстраивались в очередь, ставили на контрактах подпись в виде заковыристых иероглифов – и отходили в сторону, уступая место другим желтым муравьям. Делали они это с видом людей, понимающих, что творят зло, но не имеющих выбора – покорно, безропотно, со скучной обреченностью.
Так, наверное, они продавали бы спички и керосин поджигателю их собственного дома, зная, что тот не преминет воспользоваться скупленным добром.
Рут списывала это на ужасы, какие китайцам довелось пережить на родине, прежде чем они добрались до Нового Света. Если кошмар, о котором болтали в салунах, был правдой хотя бы на треть, китайцы должны были выходить из трюмов пароходов полными и окончательными безумцами.
– Будь начеку, – повторяет Пирс.
Кажется, он нервничает.
Возле типи они спешиваются. Отдают поводья набежавшим подросткам, демонстративно не смотрят, куда парни уводят лошадей. Ждут, пока принесут еще циновки; дождавшись, садятся, скрещивают ноги. Вернее, садятся только Пирс и молодой стрелок. Рут с Красавчиком Дэйвом остаются на ногах.
Стрелок начинает говорить. Рут не понимает ни слова, зато индейцы довольны. Вождь степенно кивает, старейшина делает миролюбивый жест. Шаман неподвижен: ни приязни, ни враждебности. Становится ясно, зачем Пирс взял с собой молодого стрелка. Нет, не ясно: Пирс произносит длинную фразу, чей смысл темен для Рут, но ясен Горбатому Бизону.
