О Джефферсоне болтают всякое. Но всякое судье не предъявишь.
– Привет, Макс! Как дела?
Макс что-то бурчит в ответ.
– Слыхал, у вас пожар приключился?
Остальным Джефферсон кивает, не размениваясь на отдельные приветствия. Его спутники и вовсе молчат.
– Долго до тебя слухи доходят, Билл! – радушия в голосе Макса Сазерленда не больше, чем золота в ближайшем ручье. – Горело, потушили, к вечеру снова качать начнем. Зачем приехал?
– Дельце к тебе есть. Обмозговать надо.
– Говори.
– Не думаю, что это надо обсуждать при всех.
– У меня от братьев секретов нет!
– Я гляжу, тут много кого, помимо твоих любезных братцев.
– Ладно. Идем.
Хью как раз закончил свой вигвам – жаль, без хвоста койота! – и высокие договаривающиеся стороны скрываются в убогом жилище.
Распутав ноги Красотке, пасущейся неподалеку, Джош запрыгивает в седло и шагом объезжает котлован. Работаем, сэр! Следим за порядком. Ни драк, ни окурков, где нельзя. А что лошадь у вигвама придержал – самокрутку сворачиваем, сэр! Для чего же еще? Не подслушивать же при всем честном народе? Сазерленды за такое морду начистят, и правы будут. Вот упакуем табачок в обрывок газеты, чиркнем спичкой, затянемся разок-другой, чтобы в башке прояснилось – и дальше поедем…
– Засунь эти бумажки себе в задницу!
– В Элмер-Крик еще есть закон, Макс!
– Закон? Что-то он помалкивает, твой закон!
– А если закон молчит, так ничто не мешает честным гражданам…
Это из вигвама, сэр. Макс Сазерленд орет. Если так орать, и глухой услышит, не правда ли? И у Джефферсона голосок тот еще. Паровоз тише гудит.
Да-да, уже едем.
Дымя самокруткой, Джош трогает повод. Отъехать далеко он не успевает – из вигвама выбираются Макс и Джефферсон, черней грозовых туч. Быть грому с молнией, сэр!
– Не глупи, Макс. Долговая яма – не бордель со шлюхами…
– Яма?
– В тюрьму захотел, дуралей?
– Тюрьма?
Глаза у Макса Сазерленда налиты кровью. Кажется, что он пьянствовал неделю без просыпу. Багровый, полный бешеной ярости взгляд хлещет по котловану, работникам, добровольцам на склонах. Сейчас все вспыхнет по новой, так, что не потушить.
– Ты ослеп, Билл? Я уже в тюрьме! Под охраной!
Джош мысленно чертыхается. Вот что, значит, ты о нас думаешь! Защитники? Тюремщики! И ведь ни словом не обмолвился! В драку не полез, за оружие не схватился…
Для такого бугая, как Макс – настоящий подвиг!
Скверный поворот, однако. Джошуа Редман не подписывался быть тюремщиком, сэр. Тем паче для людей, которые закон не нарушали. Или все-таки нарушили? Джефферсон Максу долговой ямой грозился…
Что есть у братьев Сазерленд? Ничего, кроме промысла. Кто придумал собрать добровольцев? Кто им платит? Кто отправил отряд защищать нефтяников не пойми от кого?!
Мистер Киркпатрик, мэр Элмер-Крик.
А зачем сюда приехал Вильям Джефферсон? Говорят, дела на его шахте идут ни шатко ни валко. У Джефферсона есть какие-то бумаги, которые, по мнению Макса, следует засунуть в Джефферсонову задницу. Что еще есть у Джефферсона? Десятка полтора, а то и два крепких ребят. На все горазды: и уголька нарубить, и подраться, и пострелять.
Бойкие парни с шахты. Отряд городских добровольцев. Сазерленды и их дюжие работники. Еще индейцы эти, правда они или выдумка…
Тугой узел. Лопнет, мало не покажется.
2
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
– Что это?
Миссис Ли привстает на цыпочки. Ее кукольное личико едва выглядывает из-за прилавка. Виновато разведя руками, китаянка что-то лопочет. Жестами Рут показывает ей: не беспокойтесь, я просто так! Должно быть, жесты вышли не очень, а может, китайский язык жестов не совпадает с общепринятым, потому что миссис Ли выглядит очень, очень расстроенной.
Бакалея семьи Ли ничем не отличается от любой другой продуктовой лавки. Мешки, жестянки, коробки. Соль, сахар, перец. Кофе, крупа, мука. К потолку подвешены колбасы и два свиных окорока. Бутыли с маслом. Ящики с сушеными яблоками и грушами. Если где-то и есть запасы червей, саранчи и дохлых лягушек, о которых говорил доктор Беннинг, Рут их не видит.
Она бы тоже не рискнула выставлять такую дрянь напоказ.
Пирс с хозяином лавки уединились, чтобы поговорить наедине. Похоже, бакалейщик имеет влияние в Шанхае, раз Бенджамен Пирс счел его подходящей кандидатурой для переговоров. Оптовая скупка искр у азиатов-эмигрантов, сказал Пирс. Бакалейщик ответил поклоном и пригласил гостя в крохотный кабинет, или как там называлась эта комнатенка, где места едва хватило для двоих.
Красавчик Дэйв встал на дверях. Стрелок Арчи – у запасного выхода, ведущего к открытой площадке с десятком грубо сколоченных столов. По всей видимости, это и была харчевня, где столовались работники, вкалывающие на железной дороге. Рут сперва задумалась над явной нехваткой столов – при таком-то количестве китайцев! – а потом вспомнила слова доктора Беннинга о том, что Ли бакалею держат на Уилтон-стрит, харчевню же – в Шанхае. Сюда, в харчевню при бакалее, приходят те, у кого в кармане звенят деньжата. Остальные питаются в Шанхае или прямо на стройке, всухомятку, а может, мистер Ли привозит им тележку с продуктовыми пайками.
Саму Рут оставили в лавке, приглядывать за главным входом.
Складывалось впечатление, что Пирс встречается не с честным бакалейщиком, а с главарем банды, и вокруг не мирный законопослушный город, а дикие места, где тебя пристрелят ради твоей шляпы и глазом не моргнут. Это забавляло Рут. Она с трудом удерживалась от язвительных замечаний – и Красавчик Дэйв, чуя грозу, делал ей страшные глаза:
«Молчи!»
Она молчала. Вопрос, заданный китаянке – первые слова, произнесенные Рут за все время. По большому счету, вопрос следовало бы адресовать не фарфоровой миссис Ли, а ее горбатому папаше. Но Рут сомневается, что от старика можно добиться внятного ответа.
Старик возится с весами.
Рут впервые в жизни видит такие весы. Бронзовые чашки, числом девять штук, подвешены строго одна над другой. Опорой им служит железный штырь, вбитый в резную подставку из дерева. Штырь похож на гребенку – к зубьям крепятся цепочки, на которых, собственно, и висят чашки. Кажется, в чашках есть крошечные дырочки, похожие на проколы иглой. Рут не видит их отсюда, но все, что творится с китайскими весами, говорит о наличии таких дырочек.
В чашки насыпан древесный порошок.
В двух нижних он уже прогорел, остался только пепел. Старый мистер Ли зажег нижние чашки еще до прихода Пирса с охраной. В той чашке, что над этими двумя, порошок горит вовсю – маленький бойкий костерок. Скоро и здесь останется горка пепла. Языки огня лижут дно четвертой чашки, раскаляют металл. Дым и искры поднимаются вверх, сквозь игольные отверстия пробираются в гущу верхней кучки порошка. Вьются сизые струйки, между ними проскакивают шустрые искорки.
