– Хелло! – машет от дверей харчевни миниатюрная китаянка.
Это одно из десятка английских слов, которые она знает.
– Добрый день, миссис Ли.
– Чаю?
– Спасибо, не сегодня.
Чай у миссис Ли душистый и темный, с привкусом топленого молока. Однажды китаянка из большого расположения угостила Джоша особым чаем из старых запасов – и Джош едва не сблевал. У чая был вкус рыбы и запах ног скотогона Роберта Краули, только что вернувшегося с дальних выпасов. После этого миссис Ли наливала ему только молочный чай и между ними установилось полное взаимопонимание.
Прощай, Шанхай! Здравствуй, улица Независимости. Гори огнем, салун «У Счастливчика Джо»! Кто это у нас? Ага, папаша Бизон.
Бизон ревет и мычит. В салун папаше хода нет. В дверях маячит Одноглазый Фредди, владелец и бармен в одном чрезвычайно масштабном лице. Фредди жует мятую самокрутку, пускает дым через нос. Сизые завитки застревают в жесткой щетине на щеках.
Что у Фредди в руках? Увесистая дубовая палка.
Сперва Одноглазый хотел назвать салун «У Красавчика Фредди». Но его отговорили, указав на очевидную несообразность. Пришлось остановиться на Счастливчике Джо. Кто это такой, не знала ни одна живая душа, включая Фредди.
Бизон ревет. Бизон качается на нетвердых ногах. Ломиться внаглую он пока не решается. В кудлатой башке осталась толика соображения. Фредди есть Фредди, а палка есть палка. Соображение ведет бой с желанием добавить. Соображение проигрывает.
Сам справлюсь, говорит Джош тахтону. Не лезь.
«Да уж постарайся.»
Джош кивает Фредди из-за спины Бизона. Хватает папашу за шиворот, оттаскивает от салуна. Бизон соображает с трудом, поэтому не сопротивляется. Но тащить его все равно тяжело: экая туша!
К счастью, поилка для лошадей недалеко.
С удовольствием, чистым как слеза младенца, Джош макает папашу мордой в поилку. Хотел выпить? Пей! Бизон булькает, суматошно машет руками, будто собрался взлететь. Двери салуна содрогаются – там, поперхнувшись дымом, хохочет Одноглазый.
Джош извлекает папашу из поилки. Тот тоже кашляет. Они с Фредди перхают наперебой, давятся, утирают слезы, а потом Бизон требует с убедительностью судьи, назначающего порку незадачливому курокраду:
– Еще!
Еще так еще. Джош не против.
– Хватит! – после третьего раза заявляет папаша.
Садится, прислоняется спиной к коновязи. Отдыхает, обсыхает.
Джош шагает дальше. Тахтон следует за ним. Иногда ангел-хранитель исчезает по своим призрачным делам, но всегда возвращается. С момента их знакомства Джошуа не припомнит случая, когда бы тахтон покидал его больше, чем на полдня.
Центр города. Проулки, где, случалось, находили раненых или избитых до полусмерти. Здесь они с Сэмом месяц назад подобрали узел с краденым добром. Вор бросил добычу и сбежал.
Сегодня все в порядке.
Полдень. Контора шерифа. Сэм уже там. Доклад: происшествий нет, заявлений от горожан нет.
– До вечера свободны!
Вялый взмах руки. Шериф возвращается к прерванному занятию – поглощению яблочного пирога. Пирогами – величиной с доброе тележное колесо – его снабжает вдова Махони. Солнце припекает, под мышками шерифа темнеют пятна пота.
Вот такая у нас служба.
⁂
Он сразу замечает ее.
Народу в «Белой лошади» мало. Скоро тут пьяному негде будет упасть, но это случится позже. Единственная женщина, третий от дверей стол. Сидит к Джошу вполоборота. Держит в поле зрения стойку и лестницу на второй этаж. Краем глаза отслеживает вход и то, что происходит в глубине салуна. Все это так, рутина, не требующая усилий. Джош женщину не интересует. Мазнула взглядом и отвернулась.
Задумалась? Слушает бренчание слепого Якоба?
Привычки стрелка, не будь я Джошуа Редман, сэр! Женщина-стрелок? Гадкий червячок шевелится в памяти. Давний, полумертвый червячок. Копает ход наружу, старается.
«Узнал?»
Нет.
«Это она была в оружейной лавке. Это она была здесь, в салуне.»
Тахтон умолкает. У него, как обычно, трудности с временами. Обдумав что-то свое, он продолжает:
«В лавке сегодня, в салуне давно. Теперь узнал?»
Да.
«Что будешь делать?»
– Добрый день, мэм. Разрешите?
– Садитесь, шериф.
– Помощник шерифа, мэм. Джошуа Редман.
Женщина молчит. Взгляд ее пуст и тяжел.
– Джошуа Редман. Вы меня не узнаёте?
Взгляд ее пуст и тяжел. Ага, узнала.
– Меня ввела в заблуждение звезда, – говорит она. – Помощник шерифа? В остальном вы не изменились. Да, нисколько.
– Я молодо выгляжу, мэм. Это мое наказание. Меня никогда не принимают всерьез.
– Прекрасный талант. Я вам завидую.
– Но перед вами совсем не тот человек, что десять лет назад. Я изменился, мэм. Добавлю, что вы приняли в этом самое живое участие.
– Неужели? Я польщена.
Она не верит. Отчасти она права.
В мозгу Джоша кудахчут знакомые куры.
Тахтон смеется.
2
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
(десять лет назад)
– Сыграй еще что-нибудь, красотка!
Рут не красотка. Рут не хочется больше играть. Сказать по правде, она даже не знает, зачем играла эту чертову мазурку. Рут двадцать лет, а дьяволу, сидящему в ней, лет сто, не меньше.
Рут спустилась вниз, подошла к стойке:
– Пива!
– Эй, Юджин! Запиши на мой счет!
Мальчик. Румяный, длинноногий. Наглый, как свора чертей. Дьявол в Рут заворочался, тихо рыча при виде дружков из преисподней. Уколол рогами в печень. Кончики рогов у дьявола острей, чем иглы. От них по телу пробежала приятная дрожь.
– Я угощаю!
– Нет.
Рут обернулась к мальчику. Ей было все трудней сдерживать себя. Дядя Том говорит, это пройдет. Она научится, образумится, перестанет видеть врага в каждом безмозглом кобеле. Дядя Том умный, опытный. Он ошибается. Рут никогда не образумится.
– Плати за себя, малыш.
Голос Рут – голос дьявола.
Мальчик побагровел. Какая-то сучка, при всех… Рут читала его мысли, написанные на гладком щекастом лице, как ноты с листа.
– Револьверы, – сквозь зубы процедил он.
Пальцем указал на два револьвера Рут:
– Милые безделушки. Ты носишь их для красоты, правда? Никто не носит револьверы так, как ты, крошка. Ты случаем не хромаешь из-за них?
