Столбцы иероглифов; китайская грамота.
– Закрываться, да. Вас обслужи, мэм. Вас обслужи в любой время.
Он улыбается, показывая зубы кролика. Кажется, под верхнюю губу мистера Ли засунули ватный валик.
– Заходить. Не стоять на порог.
Рут шагает в лавку. Взгляд ее, хочет того Рут или нет, неизменно возврается к алтарю девяти миров – чертовым весам, над которыми еще недавно колдовал горбатый тесть бакалейщика. Весы выглядят холодными, покинутыми. В чашках не горит огонь, пепел и золу тщательно вычистили. Древесный порошок тоже убрали. Если бы Рут не видела, как дым, искры и огонь поднимались вверх, от чашки к чашке, она бы сейчас не обратила на алтарь никакого внимания.
Китайская грамота; китайские весы.
– Что покупай, мэм?
– Ничего. Хочу поговорить.
– С дикий китаёза? Такой образованный мэм? Я удивляй.
– Пастор дал мне совет расспросить вас. Он предупредил, что вы вряд ли станете откровенничать. Пастор… Я не знаю, как его зовут.
– У-сен.
– Что?
Бакалейщик откладывает записи:
– У-сен, воин-монах. Мы зовем его так. В нем живет Ву-Дао: божество пяти дорог, заклинатель демонов. Белое лицо, острый меч. Значит, это он послал вас к нам?
– Да.
– Я не ошибся. Моя жена не ошиблась. Я считал, что в первый раз мы наговорили вам лишнего: я и моя жена. Тесть очень сердился, ругал нас. Теперь я вижу, что мы не ошиблись. Вы тоже у-сен, вы стоите на перекрестке пяти дорог.
– Воин-монашка? Вы слишком хорошего мнения обо мне, мистер Ли.
– Чаоксианг.
– Что?! Еще одно божество?
– Это мое имя. Зовите меня Чаоксианг, я буду признателен.
Рут пытается. Нет, она честно пытается.
– Извините, – сдается она. – Лучше вы останетесь мистером Ли. Ваше имя, от которого у меня оскомина… Оно что-то значит?
Китаец смеется:
– Чаоксианг – «ожидающий благосостояния». Думаю, это издевательство. Я все жду и жду, мэм. И вряд ли дождусь. Так что вы хотели у нас узнать?
Со стороны харчевни, примыкающей к лавке, раздается стук. Довольно громкий стук, учитывая, что стены гасят звук. И ритмичный, хотя ритм непривычен для ушей Рут. Музыка? Если да, то китайская.
– Моя жена, – объясняет бакалейщик. – Ужин закончился, люди ушли. Мэйли прибирается, не обращайте внимания. Спрашивайте, я в вашем распоряжении.
– У вас в Китае правда такие ужасы, как рассказывают?
– То, что рассказывают, лишь малая часть нашего ужаса. Его надо пережить, чтобы говорить правду. Но те, кто пережили, предпочитают молчать. Ужас не в крови, мэм, не в смертях, болезнях или насилии. Настоящий ужас приходит тогда, когда ты не знаешь, чего ждать. Ты подбрасываешь мяч, но он не падает. Рождается ребенок, но он старик. Праздничные ракеты взрываются фейерверком, но это осколки, зазубренная сталь. Еда не всегда еда, вода не всегда вода. Любимый человек не всегда любимый – и не всегда человек. Причины и следствия, мэм. Война между ними – вот настоящий кошмар. После такой войны, как и после любой другой, устанавливается новый миропорядок. К сожалению, нам больше нет в нем места. Мы плесень, чужаки, приживалы. Дымом и искрами мы уходим наверх, заражаем собой следующий мир. Вот, я рассказал вам. Вы что-нибудь поняли?
– Нет. Но мне страшно.
– Никто не понимает. Но вам хотя бы страшно. Остальные даже не дослушивают до конца. Что путного может сказать дикий китаёза?!
Не знаешь, чего ждать, мысленно повторяет Рут. Подбрасываешь мяч, но он не падает. Рождается ребенок, но он старик. Еда не всегда еда, вода не всегда вода…
– Искры. Мой отец скупал их сотнями.
– Это чудо, Рут. Крошечное чудо. Если я подкину серебряный доллар, каков шанс, что выпадет решка?
– Не знаю. Пятьдесят на пятьдесят?
– Каков шанс, что монета встанет на ребро?
– Один из тысячи?
– Каков шанс, что доллар вообще не упадет? Повиснет в воздухе?
– Так не бывает.
– А если у тебя такая искра?
– Тогда бывает. Но долго монетка не провисит.
– Значит, если искра, тогда бывает? Вот я и говорю: искра – это крошечное чудо. А чудо – нарушение вероятности. Разлом в коре причин и следствий. Исключение из правил.
Китаец не мешает ей вспоминать. Возвращается к своим записям, прибавляет огня в лампе. Это кстати, потому что от размышлений у Рут темнеет в глазах. Еще этот стук! Если миссис Ли прибирается, то вряд ли в доме после уборки останется хоть одна целая миска. Плотники, заколачивающие гвозди – вот что рождает в памяти этот проклятый стук. Плотники с молотками, а не маленькая женщина с тряпкой.
– Давно вы перебрались в Америку?
– Шесть лет назад. Представьте себе пристань, мэм. Идет дождь…
Рут представляет. Слова китайца ее разум превращает в звуки, цвета, запахи. Идет дождь, мокрые доски блестят от влаги. Погода скверная, залив Бэйбу ходит ходуном. Люди сбились в кучу, дети плачут. Кто-то умер, его оттаскивают прочь. Кто-то болен, его гонят. В тесноте трюмов болезнь хуже пожара. Старик-тесть держится на ногах только благодаря дочери. Мэйли крепче, чем может показаться со стороны. Жалкие пожитки: узлы, заплечные мешки. Место ограничено, много не возьмешь. Деньги; да, деньги. Они еще есть; скоро их не будет. Часть отдадут лодочникам, рисковым парням, которые доставят беженцев на корабли братства. Эмденское королевское прусское братство, они берут меньше британцев и голландцев. Правда, и пароходы дрянь.
– Когда лодки доставили нас на борт, я целовал палубу. Знаете, почему? Я ехал в рай. Подброшенный доллар в раю всегда падает, мэм. Ну, почти всегда. Не повисает в воздухе, не превращается в вырванный зуб. Если подбросить, он падает. Разве это не счастье?
Доллар, думает Рут, содрогаясь. Мистер Ли почти дословно повторил сказанное дядей Томом. Как же, должно быть, ужасна жизнь там, где исключения – правило?!
– Среди вас были люди с воображаемыми друзьями?
– Извините, с кем?
– С демонами, – исправляется Рут. – Яомами, Мо-Гуями?
– Яомо, – повторяет китаец. – Мо-Гуй. Да, были. Те, кто приобрел такого спутника недавно. Если прожить с яомо достаточно долго, если позволять ему оказывать тебе услуги – ты перестаешь быть хозяином самому себе. Такого человека Мо-Гуй не пустит на пристань. Это уже не человек, мэм, это костюм. А костюм не ходит, где ему вздумается. Если же ты сошелся с яомо не слишком давно, если обладаешь свободой воли… Демон сбежит, когда ты сядешь в лодку. Нет, он сбежит раньше – когда поймет, что ты собрался делать. Если он останется, он умрет. В лодке, на корабле Мо-Гуй не выдержит и пяти минут. Даже если человек, одержимый яомо, вернется на берег раньше, чем демон скончается…
