– А ну, подними руки!
Щелчок взводимого курка звучит подобно грому.
Это не тахтон, понимает Джош с большим опозданием. Сэм видит незваного гостя! Это грабитель, нет, убийца! Он не хочет присвоить мое бедное, злополучное, всем до зарезу нужное тело. Он хочет превратить мое живое тело в хладный труп!
Вместо того, чтобы поднять руки, убийца поднимает ногу.
Темнота взрывается динамитной шашкой. Как птичка из клетки, револьвер вылетает из руки Сэма. Птичка заполошно чирикает: грохочет выстрел, пуля уходит в потолок. «Ремингтон» не успевает упасть на пол, когда маленькая, твердая как камень пятка бьет Сэма в лицо. Комнату заволакивает пороховым дымом, чернокожий помощник шерифа валится обратно на кровать, а с кровати – на пол.
Из ноздрей, расплющенных ударом, хлещет кровь.
2
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
Рут стреляет дважды.
Свинцом.
Тень роняет винтовку. Перевернувшись в воздухе на манер заправского акробата, оружие летит вниз, прямо на коновязь, поставленную у входа в контору. И зрители, и участники этого представления слышат глухой треск: от удара шейка приклада ломается. Приклад падает на землю, все остальное – на ступени крыльца. Какое-то время тень балансирует на краю крыши, как если бы пули не попали в нее, а только испугали, нарушили равновесие, заставили разжать пальцы. Вот сейчас крыша опустеет, тень пустится в бега…
Кто бы ни был на крыше, он повторяет трюк собственной винтовки.
Сальто-мортале, короткий полет, падение спиной на коновязь. Треск – так под грузом снега ломается ветка сосны. Запоздало вскрикивает преподобный Элайджа. Должно быть, священник ждет, что часть упавшей тени подобно отломившемуся прикладу упадет наземь, а другая часть – на крыльцо.
Этого не происходит. Тень превращается в человека, человек всхрапывает, будто загнанный конь, и падает на крыльцо весь, как был. Он был живой, он и сейчас живой, но долго это не продлится.
Мягкий свинец, если он выпущен из сорок пятого кольта, который держит твердая рука, с близкого расстояния останавливает скачущую лошадь. Большинство стрелков заряжало барабан «Миротворца» не шестью, а пятью патронами, оставляя гнездо под курком пустым – боялись случайного выстрела.
Большинство, но не мисс Шиммер.
Расстояние между Рут и крышей конторы близким не назовешь. Впрочем, далеким – тоже. Зато рука тверда, спасибо суровой школе Томаса Эллиота Шиммера, глаз верен, а ночную тень с ее хрупким телосложением вряд ли можно сравнить с лошадью.
«Рука тверда, – мысленно произносит Рут, чувствуя, как балаган превращается в театр, и опять в балаган, – дух черен, крепок яд. Удобен миг, ничей не видит взгляд…»
И слышит голос матери:
«Книжное дитя. Я тоже читала «Гамлета». Бумажная ярость, чернильное бешенство. Чужие слова кажутся тебе ярче?»
Мисс Шиммер давно не слышала этого голоса, даже в воображении. Слова матери больше не кажутся ей обидными. Книжное дитя? Нет, никакой обиды. Одно сожаление, что в прошлое нельзя вернуться.
Больше не прячась от священников, Рут подходит к крыльцу. Опускается на корточки, слушает чужой хрип. Первая пуля угодила тени в плечо, вторая – в грудь. Падение сломало тени спину. Тем не менее, тень еще жива.
– Деньги, – говорит Рут. – Ты так нуждался в деньгах?
Она сдергивает с лица умирающего шейный платок.
Перед ней Красавчик Дэйв. Луна красит лицо хрупкого стрелка свинцовыми белилами, подготавливая к роли трупа. Третий звонок, зал полон, скоро на сцену. Интрига длится, почтенная публика! Вы хотите знать, кто подбил Красавчика совершить покушение на Пастора? Кто предложил за это куш, достаточный, чтобы купить честь и совесть, оптом и в розницу? Зачем Бенджамен Пирс выставил из отеля свою падчерицу, желая остаться с Дэйвом наедине?!
Публика, может быть, и хочет знать. Публика в лице двух преподобных топчется за спиной мисс Шиммер. Публика – да, но не Рут. Она и так все знает. Это чертовски скучно: знать, не имея возможности покинуть зрительный зал.
– Он, – выдыхает Дэйв так, словно это последний вздох Красавчика. – Он…
– Что – он? Кто?
– Элайджа. Преподобный Элайджа.
– Ты чего-то хочешь от его преподобия? Молитвы? Отпущения грехов?
– Элайджа. Я хотел убить его.
Когда тебе мнится, что ты знаешь все, под ногами разверзается пропасть.
– Ты покушался на жизнь местного священника? Зачем?!
– Счеты. Личные счеты.
Красавчик удерживает поводья жизни из последних сил. Сейчас этот жеребец понесет, взбрыкнет, выкинет седока в грязь. Но не раньше, чем Дэйв скажет все, что решил сказать. Хрупкость Красавчика – хрупкость закаленной стали.
– Вы лжете!
Это преподобный Элайджа. Хмель, страх, возбуждение – дикая смесь. Она ударяет преподобному в голову:
– С чего бы вам покушаться на меня?
– Личные…
– Какие счеты? Мы даже незнакомы!
– Личные счеты…
– Опомнитесь, подумайте о своей душе! Мало того, что вы убийца, так вы еще и лгун! Ложь на пороге смерти? Это прямая дорога в ад!
Пастор кладет руку на плечо преподобного. Сжимает пальцы – сильно, так сильно, что у Элайджи перехватывает дыхание.
– Вы идиот, брат мой.
Охотник на воображаемых друзей сейчас не в духе, поэтому он не стесняется в выражениях:
– Вы идиот дважды и трижды. Не сочтите за оскорбление, это святая правда. Только идиот станет терзать допросом умирающего. Человек, у которого вместо головы седло.
– Что вы себе позволяете?!
– Теперь он точно ничего не скажет. Ни вам, ни мне. Он будет упираться до последнего, – Пастор говорит со священником, но смотрит на Рут. – Спасать нанимателя, исполнять свой долг. Ленивый мул сговорчивей, чем он сейчас. Выполнить контракт до конца? Для таких, как он, это дело чести.
– Я вас не понимаю!
– И не надо. Достаточно, что меня понимает мисс Шиммер. Я прав, мэм?
Рут молчит. Вы правы, молчит она. Если конфликт между вами и моим отчимом выплывет наружу, никто не свяжет с ним это покушение. Умирающий в присутствии трех свидетелей заявил, что у него были свои мотивы стрелять в преподобного Элайджу. Какие мотивы? Неважно. Важно, что для всех это останется между Красавчиком Дэйвом и священником методистской церкви в Элмер-Крик.
Ложь во благо. Ложь во исполнение долга.
Я вся дрожу, отмечает Рут. Почему? Меня так встревожил поступок Дэйва? Нет. Я возмущена действиями отчима? Нет. Удивлена проницательностью Пастора? Тоже нет. Его словами?
«Вы идиот, брат мой. Только идиот может терзать допросом умирающего. Человек, у которого вместо головы седло. Теперь он точно ничего не скажет. Ни вам, ни мне. Он будет упираться до последнего. Ленивый мул сговорчивей, чем он сейчас. Исполнить контракт до конца? Для таких, как он, это дело чести…»
