Взгляд Бенджамена Пирса толкает ее в плечо.
Нет, это не взгляд шансфайтера. Рут хорошо знает, как смотрят подобные ей, Пастору и дяде Тому перед тем, как всадить в человека проклятие или несчастный случай. Но это и не взгляд обычного человека. Этот взгляд – исключение из правил. Доллар, повисший в воздухе. Лепесток, изменивший цвет. Изменение температуры тела на три сотых градуса.
«Они чудеса, злые разумные чудеса…»
– Уберите кольт, – голос мэра дрожит. – Скверная шутка, не находите? Застрелить меня на виду у всего города – это виселица. Желаете сплясать в петле на потеху зрителям? Милости просим на танцпол, спускайте курок.
«Они чудеса…»
Насчет всего города – тут мистер Киркпатрик перегибает палку. Впрочем, для свидетельских показаний хватит одного-единственного зеваки, видевшего, как мисс Шиммер убила мэра. Да что там! И зеваки не надо. Шериф своими глазами видел, с кем стоял на балконе мистер Киркпатрик. А репутация мисс Шиммер далеко обгоняет ее саму. Нападение мэра на Пирса – не оправдание. Двое мужчин повздорили, взялись за грудки, это не повод всадить кому-то пулю в голову.
Рассудок остывает. Тело подчиняется.
Рут убирает револьвер в кобуру. Она готова поклясться, что выстрел был, только стреляла не она. Кто-то, о ком и думать не хочется, всадил в нее заряд из шансера – проклятие или несчастье, поди разбери.
А может, не в нее.
Может, в весь Элмер-Крик, отсюда до нефтепромысла.
– Отличное решение, мисс, – мэр приводит одежду в порядок, как это делал Пирс за минуту до него. – Я верил в ваше здравомыслие.
Одежда сидит наилучшим образом, в дополнительном туалете нет нужды. Но Фредерик Киркпатрик все наводит на себя глянец, не в силах остановиться. Кукла, думает Рут. Джентльмен из витрины. Впервые она понимает, что мэр одет точно так же, как манекен в магазине Фостера – твидовый костюм орехового цвета, шляпа-котелок.
Желание пристрелить мэра возвращается. К счастью, ему не хватает прежней силы. Рут даже не берется за оружие, такое оно ничтожное, это желание. Эхо, отзвук, гроза за дальним горизонтом.
– Ваша падчерица разумнее вас, мистер Нинимби, – мэр демонстративно не смотрит на Пирса. – Вы же глупее, чем я думал вначале. Полагаете, я не выбью купчую из шошонов? Ошибаетесь, купчая, считай, у меня в руках. Сегодня, завтра, в пятницу – какая разница? Вы должны понимать, мистер Нинимби, что я ни перед чем не остановлюсь.
Пирс кивает:
– Вижу, сэр. Вы не остановитесь ни перед чем.
Это показалось Рут, или в реплике отчима действительно прячется удовлетворение? На самом донышке, а? Оно было бы больше, крепче, пенистей, разнеси мисс Шиммер череп Фредерика Киркпатрика, но и так сойдет.
– Хотите быть моим врагом, мистер Нинимби?
– Нет, не хочу.
Чувства, сказал Джошуа Редман в ночной беседе. Рут отлично помнит слова души, изгнанной из тела. Тахтоны не испытывают чувств в понимании людей. Ни добрых, ни злых. То, что мы принимаем за чувства, они заимствуют у нас, воруют без зазрения совести. Все их собственные чувства, необъяснимые для детей Адама и Евы, направлены на им подобных. Конечно, Пирс – тахтон в облике Пирса! – не хочет быть врагом мэра. Вражда, дружба – в отношении людей для тахтона это пустой звук. Все, что его интересует – захват выгодного участка, черного хода, подготовленного другим тахтоном. Эвакуация из горящей чашки весов, путь наверх для своих, близких, родичей или друзей, Бог знает кого – тех, к кому он испытывает подлинные, горячие, яркие чувства, какими бы странными они ни казались роду человеческому.
Хотя что тут странного? Вражда, дружба, любовь.
– Промысел Сазерлендов взят под охрану добровольцами из горожан. Джошуа Редман, командир отряда – мой человек, мой целиком, от шляпы до сапог. Он выполнит любой приказ, какой я отдам. Без моего ведома к участку не подойдете ни вы, мистер Нинимби, ни кто другой из вашей компании. Здесь Осмака, территория Осмака, и она еще не стала штатом. Вам ясно?
– Мне ясно, сэр, – соглашается Пирс. – Что тут неясного?
И кричит, перегнувшись через перила:
– Эй, вы! Не топчитесь по моей шляпе!
Окрик запоздал. Шляпе теперь место на помойке.
3
Джошуа Редман по прозвищу Малыш
– Какого черта! Ты еще на свободе, Макс?!
– Могу спросить то же у тебя, Билли!
– А в кого тогда стреляли?!
– Я думал, в тебя.
– А я надеялся, что в тебя…
– Что здесь творится, будьте вы все прокляты?!
Этот вопрос живо интересует как братьев Сазерленд, шумной гурьбой выбравшихся из салуна, так и Джефферсона с его людьми, которые подошли со стороны «Меблированных комнат миссис Дженкинс» – барака, разделенного хлипкими перегородками на каморки для постояльцев.
Народу с Джефферсоном больше, чем вчера. Было двое, стало четверо. И Сазерлендов пятеро, а не трое: с промысла подтянулись Хью и Патрик.
Шериф на крыльце конторы заряжает свой «Смит-Вессон». Под обстрелом взглядов, не сказать чтоб дружелюбных, он замирает, вертит в пальцах шестой патрон. Интересуется:
– Чего вылупились?
– В кого стреляли, шериф?
– Ваше какое дело?!
Остыв, Дрекстон снисходит до объяснений:
– Индейцев брали под арест. За мошенничество.
Последний патрон ныряет в камору барабана. Защелкнув револьвер, шериф сует его в кобуру и роняет – кобура порвана. Подняв оружие с крыльца, Дрекстон беззвучно шепчет ругательства.
– Мошенников, значит, арестовали?
Шериф кивает в сторону конторы. Минутой раньше Ганс и Нед уволокли туда молчаливых, не оказывающих сопротивления шошонов. Сейчас, небось, индейцы уже скучают за решеткой.
– А бандиты на свободе разгуливают?!
– Убийцы!
– Поджигатели!
– Тихо тут! – красный как рак Дрекстон потрясает револьвером. – Без вас разберусь. Виновные ответят по всей строгости закона!
Словно живая иллюстрация сказанного, из конторы выходят Нед Хэтчер и Белобрысый Ганс. Оба потирают руки и отдуваются, как будто не сажали индейцев в камеры, а готовили из них смитфилдскую ветчину.
– По всей строгости?!
Макс Сазерленд сплевывает Дрекстону под ноги:
– Наел брюхо, закон! Дождешься от тебя!
– Вы что-то выяснили, шериф?
Вильям Джефферсон – сама вежливость. Это дается ему с трудом, но Джефферсон старается, сэр, видит бог, старается. Небось, надеется, что вопрос будет решен в его пользу, а в двойном убийстве и взрыве шериф обвинит братьев Сазерленд.
– Выяснил он! Что под юбкой у вдовы Махони!
