– В мэрии, где ж еще? Носа наружу не кажет.
– Он там один?
– С ним саквояжник и мисс Шиммер. Она Джефферсону руку отстрелила…
– Джефферсону? Вот ведь девка, огонь-девка!..
– Что ей Джефферсон? Зачем стреляла-то?!
– Черт ее знает! Может, мэр велел?
– Мэр ей не указ…
– Заплатит, так и указ…
Площадь и нефтепромысел вертятся волчком. Накладываются, проступают одно из другого, как деревья из утреннего тумана. Быстрее, еще быстрее! Наддай! Мелькают люди, вспышки выстрелов. Мелькают секунды, минуты, часы. Оружейную лавку Абрахама Зинника грабят трижды – всякий раз иные гости. Вымели подчистую, не тронули только патроны к шансерам, бесполезные для всех. Налетчики клятвенно заверяют старого Абрахама, что расплатятся, непременно расплатятся, и даже с лихвой, когда все утихнет. Кто-то оставляет долговую расписку. Старик кивает, не спорит, не верит.
Возраст – это опыт.
Возраст – это опыт, только в гробу Джошуа Редман видел такой опыт! Возраст валится на плечи горным львом, рвет клыками, глотает, давясь, твою жизнь, а опыта при этом – койот начихал, сэр!
– …теперь ночью жди угольщиков. Подтянутся, клянусь…
– Жалко стрельчиху, пропадет. На части порвут…
– Короче, я в город…
– Эй, Малыш! А что там насчет МакИнтайров?
– Убили…
– Я в курсе, что убили. Насчет Освальда что решили?
– Насчет Освальда ничего. Старшего МакИнтайра убили, отца…
– Кто?!
– Вроде, Джефферсон. А может, кто из Сазерлендов…
– Хорош брехать!
– Шальная пуля – дура. Палили почем зря…
– Джефферсон? Старика МакИнтайра? Врешь!
– За что? У них и вражды-то не было.
– МакИнтайр обвинил Джефферсона в убийстве сына.
– Ни черта себе! Так прямо и обвинил?
– Без суда?
– …явился с ружьем, с родственниками…
– Нет, я в город. У меня семья, дети!
– Эй, кто с промысла, собирайтесь! Наших выручать…
Тают нефтяники, возвращаются горожане. МакИнтайры отступают: поначалу, как прикрытие, тащили за собой искореженную пулями тележку, но ярдов через десять бросили. Рванули за угол ближайшего дома; на бегу огрызаются из ружей и револьверов. Огонь вялый: кончаются патроны. Кто-то падает, к нему бросаются на помощь: хватают подмышки, утаскивают из-под обстрела.
Пальба ослабевает, но не прекращается. В отдалении слышны крики: МакИнтайры сзывают подмогу. На шерифа надежды нет: закон скис, протух, завонялся.
Тают горожане, возвращаются нефтяники.
– Шериф за Джефферсона! Слыхали?
– Ну, слыхали…
– Так, может, Джефферсон прав? МакИнтайр первый начал…
– А с Освальдом он тоже прав? Прикончил мальца…
– Ты сперва докажи!
– Что тут доказывать? Отец зря мстить не станет…
– Шериф за, а мэр против!
– С чего бы это?
– А с того! Кто велел стрельчихе палить в угольщика?!
– То-то же!
– А не вздернуть ли нам Дрекстона? Вместе с его звездой?!
– Малыш! Что делать?
– Кто виноват?
– Куда ты?!
– Я? В город…
– А делать-то что?
– …а что хотите! Главное, держите порох сухим…
⁂
В город? Как же!
Джош выглядывает из своей собственной головы, оккупированной тахтоном, как пассажир из окна поезда. Едва нефтепромысел скрывается из виду, негодяй съезжает с разбитой дороги. Разворачивает Красотку в сторону Коул-Хоул: сейчас он подожжет людей Джеферсона, бросит на подмогу хозяину шахты. И схлестнутся все со всеми…
Большая неудача. Орел и решка.
Кажется, тахтон жалеет, что не имеет возможности поджечь шошонов. Ничего, индейцы и так явятся в Элмер-Крик за вождем. Индейцы – не проблема. Проблема – конкурент, другой тахтон, вор поганый. Надо избавиться, он опасен…
Еще недавно Джош был уверен: местом большой неудачи избран промысел Сазерлендов. Место Граттанова побоища; резня над резней, сказала мисс Шиммер. Он ошибся: тахтона вполне устраивает Элмер-Крик. Ну да, горожан много, всех на промысел не заманишь. Пять миль туда, пять сюда – видать, ему без разницы. Опять же, нефтяники – может, они чем-то таким там пропитались? А среди индейцев есть потомки погибших в резне…
«Ты мне понадобишься, – шелестит осенняя листва. – Я пущу тебя в тело, будь начеку.»
– Пошел в задницу, ублюдок!
«Хочешь умереть раньше времени?»
– Не твое собачье дело!
Темнеет в глазах. Нет, это не в глазах. Солнце коснулось горизонта, город тонет в вечерних тенях. Вечер, сэр. Когда и успел наступить, а?
У вас мало времени, мистер Редман.
⁂
На другом конце площади, возле оружейной лавки стоял Пастор. Глаза его были сощурены: проповедник смотрел на мир взглядом шансфайтера.
Он поднял руку и поманил Джоша к себе.
2
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
– Три несчастья, Абрахам.
– Больших или малых, мисс Шиммер?
– Шутишь? Тридцать три несчастья, и я говорю не о патронах.
– Я так и думал, мэм. Хотите чаю?
– Не откажусь.
– Сейчас принесу.
Лавка просторная, хоть танцы устраивай. В окнах маячат сумерки, забираются внутрь, водят хоровод вокруг горящего фитилька лампы. Скромные, едва заметные отблески играют на застекленных дверцах шкафа. В шкафу больше нет револьверов – грозных федеральных маршалов. Нет на стене и кожаных патронташей с пряжками из стали и латуни. В стойке отсутствуют магазинные карабины, исчез длинноствольный «ремингтон». Ничего нет, все вынесли, забрали, растащили.
Элмер-Крик готов стрелять.
Здесь, с лавки Зинника, начался визит Рут Шиммер в город. Тут он, похоже, и закончится, и не так, как планировала Рут вначале. Нет, черт возьми, совсем не так.
Идея собраться в оружейной лавке принадлежала Пастору. Он упирал на то, что все торговцы патронами для шансеров – его возлюбленная паства, а значит, предоставят ему приют без колебаний. Услышав внизу, под мэрией, возглас проповедника, Рут сунулась на балкон, радуясь, что мэр с Пирсом, боявшиеся шальной пули, не последовали за ней – вышла и узнала, что ее через полчаса ждут у Абрахама Зинника.
Спорить не было ни желания, ни возможности.
