– Ты теперь я, – повторяет Рут. – Я уже почти он.
Она выстраивает слова, как патроны на прилавке, пулями кверху:
– Чего хочет ваш тахтон, мистер Редман…
– Джош. Просто Джош, умоляю.
– Чего хочет ваш тахтон, мы знаем. Чего хочет тахтон моего отчима, мы тоже знаем. Черный ход вот-вот откроется, это нам тоже известно…
С улицы долетают выстрелы. Стихают.
Люстра висит над Элмер-Крик – пленником, связанным по рукам и ногам чужой злой волей. В любую секунду она готова рухнуть, умертвить беднягу, как секира в рассказе про колодец и маятник. Джош не знает этого рассказа, не знает и автора, душевнобольного пьяницу, но та история уже написана, а новая пишется сейчас.
– Вопрос в другом: как тахтон Бенджамена Пирса намерен отбить черный ход у тахтона Джошуа Редмана? Силой? В аду готовится налет?! Черти отбивают золотоносный участок у бесов?!
Она ждет ответа. Но не этого:
– Черти? Бесы? Налет?
Пирс смотрит на чашку чая, нетронутую китайцем. Это не жажда, это неисполнимая мечта.
– Девочка моя, это слишком по-человечески. Время течет из прошлого в будущее, причина рождает следствие… Мы имеем дело с чудесами, а чудеса мыслят иначе.
– Как же?
– Тахтон мистера Редмана собрал семью у черного хода. Мой тахтон сделал то же самое. Для тебя одно произошло раньше, другое позже. Для тебя, но не для этих сукиных детей! Моему тахтону достаточно сыграть со временем краплеными картами: подменить туза причин, исказить масть следствий…
Смех Пирса – клохтанье курицы:
– И вот уже моя семья пришла первой!
Моя семья, вздрагивает Рут. Он говорит: моя семья.
– Ход открыт, но чужая семья отныне – вторая, она опаздывает. Одна вероятность наслоилась на другую, вытеснила ее, и вот вторые пришли первыми, теперь они первые, они на подходе к спасению, а бывшие первые еще только приближаются… Скажешь, я рехнулся? Правильно скажешь, я уже он. Я мыслю, как он, как чудо, я не могу это внятно объяснить…
– На подходе к спасению?
Задав вопрос, Пастор подносит к губам гармошку, играет короткий пассаж. Заметив, что его не поняли, поясняет для слушателей:
– Многие же будут первые последними, и последние первыми
[44]. На подходе к спасению, да. Мистер Пирс, я не думаю, что вы рехнулись. Никто не объяснил бы ситуацию лучше вас. Я думаю о другом: как нам помешать этому замыслу?
Китаец и хозяин лавки молчат. Для них слышны только реплики Рут и Пастора, а этого мало, слишком мало. Рут задумывается, не пересказать ли им слова Пирса, и гонит эту идею прочь. Она не уверена, что сумеет.
Вместо пересказа мисс Шиммер подбрасывает монету:
– Орел и решка. Большая удача и большая неудача. В сущности, одно и то же, только для разных игроков.
– Это не игра, мэм, – прямой и строгий, Саймон Купер сейчас как никогда похож на настоящего священника. Впрочем, он и есть священник, только с двумя револьверами на поясе. – Ставки слишком высоки. А наши враги искушеннее нас.
– Значит, в нашем распоряжении только один ход. Один выстрел. Два патрона, один выстрел дуплетом. Улавливаете мою мысль, преподобный?
– Нет, мэм.
– Ты теперь я. Я уже почти он. Джош и Бен, – впервые Рут называет отчима по имени, – они, считай, тахтоны. А значит, они – их замыслы. Два замысла, противоречащих друг другу. Орел и решка, удача и неудача. Что станет, если свести их вместе? Сделать один выстрел двумя пулями? Орел когтями хватает решку, удача обнимается с неудачей…
– Отплатить демонам их же монетой? – голос Пирса легко принять за звук губной гармоники. – Припалить хвосты адским отродьям? И умереть с чистой душой?! Я готов, девочка моя. Я понимаю, о чем ты говоришь.
– Я тоже, – соглашается Джош. – Мы теперь вроде как шансфайтеры?
– Нет, Джошуа. Вы не шансфайтеры.
– Это еще почему?
– Вы с Беном не стрелки́, а выстрелы.
Рут подводит итог:
– Вы пули.
Лавка доверху набита не людьми – тишиной. Всем известно, что происходит после выстрела с восковой пулей из шансера. Она испаряется, расточается без следа. Но заряд – проклятие, несчастье, черная полоса – поражает цель.
– Вы оба, – повторяет Рут. – Один выстрел, две пули.
– Преподобный, – внезапно просит Пирс, – исповедуйте меня. Я католик, вы методист, но я не думаю, что сейчас это имеет значение. Вы священник, я заблудшая душа. Вы же не откажете пуле в отпущении грехов?
Глава двадцать четвертая
Добрые друзья. – Вторые и первые. – Мешок искр. – Все мы сизифы. – Каждый спасает своих.
1
Джошуа Редман по прозвищу Малыш
– …аминь.
Джош не слушает. Грех подслушивать чужую исповедь. Мисс Шиммер, и та не смотрит на мир взглядом шансфайтера. А значит, голос Пирса для женщины не громче колыхания летнего зноя.
– Я ухожу, – мисс Шиммер делает шаг к дверям. – Здесь я все равно ничем не смогу помочь. Я буду в мэрии. Там я полезнее.
Брови Пастора взлетают на лоб:
– Полезнее?
– Я буду рядом с Пирсом. Рядом с тахтоном в теле Бенджамена Пирса. Возможно, его реакция на происходящее скажет мне больше, чем наблюдение за полетом наших пуль.
Не дожидаясь согласия проповедника, она выходит на улицу.
– Мистер Редман, вы готовы?
В лавке остаются люди: китаец, торговец, преподобный. Последний способен видеть неприкаянные души, слышать их диалог, но это уже не имеет никакого значения. Для Джоша существует только мистер Пирс, один на всем белом, на всем черном свете. Кажется, что не они с Пирсом, а все вокруг превратились в бесплотных призраков, заметных лишь для взгляда шансфайтера.
«Готов к чему?» – хочет спросить Джош. Это глупый вопрос, сэр. Это пустая трата времени. Поэтому Джош задает другой вопрос:
– С чего начнем, сэр?
Пирс подходит ближе:
– Ну, для начала пожмем друг другу руки. Неплохое начало, вы согласны?
– Просто отличное!
Как со стороны выглядит улыбка Джошуа Редмана? Нет, лучше этого не знать. Джош протягивает руку – и ощущает внезапное сопротивление. Воздух между его ладонью и ладонью мистера Пирса превратился в упругий пудинг из хурмы. Честное слово, пудинг, сэр! Такой Джошу доводилось пробовать в штате Индиана – с гарниром из взбитых сливок.
– Да, – соглашается Пирс. – Это будет непросто, уверяю вас.
Голос Пирса едва различим. Не голос, шелест ветра в листве. Похоже, сил у старика маловато, он больше храбрится, чем что-то может на самом деле. Джош предпринимает новую попытку, Пирс отвечает тем же. Пирсову руку уводит в сторону, но старик перехватывает локоть правой руки ладонью левой, возвращает строптивицу на заданный курс.
