Главный решил назначить мистеру Андерсону десятинедельный курс лучевой терапии – дольше обычного. Такое лечение могло и убить человека, но мистер Андерсон заверил врача, что преодолеет все побочные эффекты просто усилием воли. Он собирался заняться горным бегом в графстве Камбрия, и доктор был уверен, что уж кто-кто, а мистер Андерсон справится – хотя известно, что это по-настоящему трудно и опасно.
В течение следующих двух лет мистер Андерсон работал как одержимый – в своем городском офисе после выписки и в своей кладовке, когда находился в больнице. Он никогда не расслаблялся. Работа перемежалась столь же напряженными каникулами – за семь дней он прошел 190 миль по Пеннинским горам; взбирался на горы в Уэльсе, включая Сноудон; часто ездил в Шотландию, поставив себе целью подняться на все вершины в горах Мунро и Кернгормса. За два года он успел больше, чем большинство из нас успевает за всю жизнь.
И в конце концов его убил не рак, а Кернгормс. В горах погода меняется быстро: несколько часов назад сияло солнце, а вот уже и метель. Таинственные вещи могут происходить на этих пустынных высотах; возможно, он видел чью-то руку, подающую ему знак, или слышал голос, манящий подойти поближе к опасным местам. Его подстегивал девиз «Нечего терять», и он так долго флиртовал со смертью, что почти полюбил ее. Он упал на снег, переохладился, чувства притупились – и оказалось, что очень легко заснуть и никогда больше не проснуться. Что ж, холод и снег спасли его: ведь он не хотел умереть на больничной койке.
А позже мы узнали тайну происходившего в кладовке. Упорная работа, торговые операции и профессиональный опыт позволили мистеру Андерсону накопить миллионы фунтов стерлингов. Все до последнего пенни он оставил благотворительной организации Cancer Research, которая финансирует исследования рака.
Бедный Ван Гог
Бедному Ван Гогу нужна была
лишь маленькая таблетка
или, может быть, не эта таблетка,
а другая маленькая таблетка,
а может, совсем другая таблетка
на месяц, на год или на всю жизнь,
или даже несколько
маленьких таблеток:
попробуй одну, попробуй другую,
попробуй ту и другую вместе,
или ему нужно было много таблеток
на тысячу фунтов,
на десять тысяч фунтов,
на полмиллиона фунтов,
учитывая компенсацию затрат
на исследования и на рекламу,
учитывая и акционеров с их ожиданиями, —
и тогда бедный Винсент мог бы
прекратить создавать шедевры
и бесследно исчезнуть,
канув в старость.
Дэвид Харт. Из сборника «На исходе»
[10] Отношение общества к смерти
Сейчас большинство людей умирает в больницах, а не дома, как в прежние времена. Наш страх питается ожиданием этой смерти. Мы не подходим близко к умирающему, мы не смотрим на его тело, и даже если в момент смерти человека родственники находятся рядом с ним, в больничной палате, тело быстро уносят, чтобы его больше не видели. У многих нет контакта со смертью ни до, ни во время, ни после самого события.
И все же смерть – изначальная, примитивная, нагая, хоть и скрытая занавесом – остается, и человеческое воображение не может этому сопротивляться. Нам нужно хоть одним глазком взглянуть на нее, и мы приподнимаем угол занавеса, чтобы ощутить этот трепет, смешанный со страхом. Средства массовой информации знают об этом желании и подпитывают его, показывая насильственную смерть во всех подробностях. Кинопродюсеры стремятся продемонстрировать нам самые страшные и кровавые картины. И выходит, что это именно то, что большинство людей знает или хочет знать о смерти.
Были попытки реалистично показать по телевидению, как умирают люди. Была даже пара случаев, когда снимали реальных умирающих. Не могу судить о том, полезно ли это. С одной стороны, такие съемки показывают, что смерть – время не физической боли или душевного смятения, а покоя и умиротворения. Кому-то это придаст уверенности. С другой стороны, это всего лишь «виртуальная реальность» – но, возможно, именно ее и хотят люди? Снять тихое умирание человека в своей постели, чтобы зрители могли получить представление о происходящем, – похвальная затея, но вряд ли она поможет кому-то понять, что́ действительно происходит.
Только у того, кто был на деле рядом с умирающим и видел смерть во всей ее устрашающей тайне, может возникнуть проблеск понимания – и то всего лишь проблеск. Ведь в этой картине есть и духовное измерение. Бог живет не в церквях, мечетях или синагогах. Его дом не в храмах и минаретах. Бог не собственность священников, раввинов или мулл. Бог стоит у смертного одра, нежно извлекая живую душу из умирающего тела. Бог живет в горе и страдании тех, кто остался на земле, кто уловил – пусть на краткие секунды – этот проблеск понимания того, что такое смерть и что такое жизнь.
Реальность не увидишь на телеэкране. Близость к реальной смерти неизбежно означает близость к нашей смертности как таковой, к вопросам о том, что такое Бог. Возможно, у нас не хватает сил это принять. Если мы не можем найти духовного начала в жизни, смерть становится неприятным напоминанием об отсутствующем измерении.
Стоит совершить путешествие в совсем другое общество и пообщаться с людьми, более близкими к природе, чтобы увидеть другое отношение к смерти. В 2007 году, когда я была в южном Марокко, одна молодая мусульманка пригласила меня к себе домой выпить чаю с ее семейством. Мы вошли через дыру в стене и прошли по длинному темному коридору к тускло освещенной маленькой кухне. В центре пола было место для очага, а дыра в потолке выпускала дым и впускала дневной свет. Затем мы прошли из кухни в большую комнату, примерно тридцать на двадцать футов. На земляном полу лежал красивый ковер, а вдоль стен были разбросаны подушки, чтоб на них сидеть. Свет проникал через высокие окна, а на низких столиках стояли масляные лампы. Высокие стены были завешены шелковыми драпировками. Комната выглядела красивой и нарядной. Второго этажа не было, так что эта комната вместе с кухней и являлась домом для всей семьи. Вошли другие женщины и дети, которым не терпелось увидеть незнакомку. Хозяйка дома на хорошем французском языке пригласила меня присесть, пока она готовит чай. Подушки были очень низкими, и я опасалась на них садиться: хороша же я буду при попытке с них встать! Увидев что-то похожее на более высокие подушки, я направилась туда. Женщина, должно быть, прочитала мои мысли, а если и нет, то в любом случае она заговорила вовремя.
– Это моя бабушка, ей почти сто лет. Она близится к концу своей жизни, и Аллах скоро придет за ней.
Одна женщина готовила, другая кормила ребенка, вокруг бегали дети, а старушка умирала. Вот оно – реалистичное принятие смерти. Дети отнесутся к этому спокойно, как это всегда бывает с детьми, и они вырастут, считая смерть естественной частью жизни. Вероятно, в этой комнате им доводилось видеть и рождение, и, хотя никто не говорил им об этом, они впитали в себя осознание того, что рождение, жизнь и смерть – части единого целого.
