Из операционной миссис Ратцки перевели в палату. В 1950-х годах не существовало послеоперационных отделений интенсивной терапии, так что обязанности по уходу легли на старшую медсестру и ее команду. Нас предупредили, что это тяжелая больная, так что для нее подготовили небольшое отдельное помещение. Старшая сестра приняла пациентку, еще раз проверила ее состояние и велела одной из медсестер дежурить у постели. В те дни еще не было никаких мониторов, которые автоматически контролируют состояние пациента. Оставалось полагаться на опыт и внимательность медсестер.
Славеку пришлось вернуться на работу. Ему посоветовали позвонить в больницу в полдень и навестить маму вечером. Он позвонил, и ему сообщили, что его мама перенесла операцию хорошо, но все еще находится под наркозом. Когда он примчался в больницу, сразу же после работы, она еще не проснулась. Его напугала дыхательная трубка, торчавшая из горла, но сестра уверила его, что это временно: трубку уберут, как только у миссис Ратцки будет достаточно сил, чтобы нормально дышать. Потом он спросил, почему ей делают переливание крови, и снова его успокоили, что это обычное дело после такой непростой операции. Шипящий кислородный баллон у ее постели его пугал, но и утешал: для мамы делается все возможное. Все будет хорошо. Она спокойно спала, и он тихонько ушел домой.
Однако на следующий день Славек заволновался всерьез: он увидел, что руки его матери привязаны к кровати. Медсестра объяснила, что это было необходимо, так как миссис Ратцки, едва очнувшись, попыталась вытащить из трахеи дыхательную трубку. Мать повернула голову и посмотрела на сына измученными глазами, но не могла ничего сказать из-за трубки в горле. Славек погладил маму по руке, поцеловал в лоб и прошептал:
– Мамочка, все наладится. Они знают, что делают.
На третий вечер баллон с кислородом уже убрали, но трубка оставалась в горле, а руки все еще были привязаны. На вопрос Славека медсестра ответила, что утром будет обход, тогда врач все и решит. Славек успокоился и сказал маме, что завтра хирург ее посмотрит и все будет хорошо.
Однако не все было хорошо, и мы, медсестры, об этом знали.
Во-первых, пробуждение после наркоза было неестественно долгим. Более суток пациентка даже не начинала приходить в сознание, а затем началось болезненное возбуждение. Миссис Ратцки рвалась из постели, и ее удерживали две медсестры. Она пыталась закричать, но не могла издать ни звука из-за трубки в трахее и поэтому хотела ее вытащить. Мы, медсестры, старались объяснить, что трубка должна оставаться на месте еще несколько дней, но потом поняли, что миссис Ратцки совсем не говорит и не понимает по-английски. Через несколько дней мы осознали, какая нелегкая задача стоит перед нами. Пациентка внимательно наблюдала за нами и, как только медсестра отвернулась, снова попыталась вытащить трубку. Ее снова остановили. Потом была беда с желудочным зондом, подсоединенным к машине для аспирации. Потом миссис Ратцки заметила капельницу для переливания крови и стала примериваться к ней, чтобы выдернуть. И вот тогда ночная медсестра привязала бедняге руки к кровати: ночью дежурных сестер меньше, и пациентка наверняка бы преуспела.
Миссис Ратцки лежала неподвижно, привязанная за руки, в испуганном молчании. Беззвучные рыдания сотрясали ее тело, из глаз текли слезы. Из-за боли в горле она не могла глотать. Рот высох и покрылся корками, каждый час его смачивали и очищали, но язык все равно потрескался, на нем появились язвы. У нее совсем не отходила моча, медсестра пришла поставить катетер, но миссис Ратцки изо всех сил напрягалась, не позволяя никому развести ей ноги. Неужели она думала, что ее насилуют? Может быть, такое с ней и вправду бывало в тюрьме или концлагере? В конце концов мы ввели ей миорелаксант – этому она уже не могла сопротивляться – и все-таки поставили катетер.
Хирург, ординатор и анестезиолог постоянно контролировали состояние больной. На четвертый день после операции мистер Картер был на обходе. Это всегда было торжественное шествие: консультант, за ним старшая палатная медсестра, а потом свита из врачей и сестер, чтобы выполнять указания и подавать предметы. Что-то похожее на визит коронованных особ. Консультант обходил всех пациентов, задавая вопросы сестре, сверяясь с записями, назначая анализы и гистологические исследования, меняя лекарства или их дозировки.
Когда мистер Картер подошел к кровати миссис Ратцки, она лежала неподвижно, крепко сжав губы. Только глаза двигались, перескакивая с одного белого халата на другой. Мистер Картер просмотрел записи.
– Я слышал, у вас с ней были проблемы, сестра.
– Да, сэр. Она все время пытается сорвать повязки.
– И поэтому вы привязали ей руки?
– Да, сэр. Это был единственный выход.
– Гм… ну, мы можем убрать зонд, попробуем поить ее через рот. Переливания крови прекращаем после этой капельницы. Надеюсь, это поможет. Про трахеостому я сказать ничего не могу, должен смотреть анестезиолог. Остальное в пределах нормы? Стул, моча?
– Да, сэр. Посмо́трите рану?
– Хорошо. Пусть медсестра уберет повязку.
Я как раз была в хвосте свиты, так что вышла и сняла повязки.
– Ладно. Удовлетворительно. Можно убрать один из дренажей. Второй вынем после снятия швов – нам же еще закрывать ей колостому в операционной. А сделаете это вы, Райдер, – обратился он к ординатору.
– Да, сэр.
– Все нормально, согласны?
– Да, сэр, вполне удовлетворительно.
И они перешли к следующей койке. Было видно, как миссис Ратцки сразу расслабилась.
После обхода старшая медсестра попросила меня помочь с удалением назогастрального зонда. В это время последняя порция крови подходила к концу, так что капельницу мы тоже сняли. И теперь миссис Ратцки больше походила на человека.
Анестезиолог вошел в палату и заявил, что вынет трубку из трахеи под местным наркозом. Старшая медсестра должна была ассистировать ему, а я – наблюдать за процессом. Пришел посмотреть и молодой хирург-практикант: он хотел знать, как проводятся подобные операции. Завидев еще одну хирургическую тележку и нескольких врачей и медсестер, миссис Ратцки заметно заволновалась. И, хотя она не могла издать ни звука, а ее руки были по-прежнему привязаны к кровати, язык тела говорил за нее: больная была в панике. Стоило анестезиологу поднести шприц с местным обезболивающим к шее пациентки, она страшно побледнела, а лоб покрылся по́том. Врач отступил в замешательстве. Затем измерил ей пульс.
– Сто двадцать. Я не могу так продолжать, нужен общий наркоз.
Итак, вот уже во второй раз миссис Ратцки готовили к операции. Мы сделали премедикацию и вкололи ей миорелаксант. Потом буквально за несколько минут удалили трубку, наложили швы на трахею, наружные мышцы и кожу. И скоро пациентка была опять в своей постели.
Вечером позвонил Славек. Он с радостью узнал, что руки его матери наконец свободны и что из палаты убрали все аппараты. Правда, шея миссис Ратцки была забинтована, к тому же она все еще не могла разговаривать из-за болезненных язв в горле. К счастью, они не смертельны и со временем проходят.
