– Он не умер, дурища. Он приходит в себя. Отличная работа!
Я ничего не могла поделать. Я закрыла лицо руками, чтобы скрыть слезы, и убежала в свой кабинет. Вошла медсестра, которую я оставила сидеть с доктором Хайемом всего полчаса назад.
– С тобой все в порядке, сестра? Ты выглядишь ужасно. Может, выпьешь чаю?
Я не могла поднять глаз.
– Что случилось? – простонала я. – Как это случилось?
– Я сидела с ним, как ты и сказала, сестра, и он перестал дышать, а я не могла нащупать пульс, и я не знала, что делать, поэтому я нажала кнопку экстренной помощи.
Вот и всё. Молодая, неопытная медсестра увидела смерть – возможно, впервые. Ей было страшно одной, а меня, ее начальницы, не было рядом. Поэтому она нажала кнопку экстренной помощи, и прибыла бригада реаниматологов. Начавши, этот процесс уже нельзя было остановить. И, как с гордостью заявил ординатор, это была отличная работа.
Воскресший Лазарь
Рану на груди Хайема зашили под местной анестезией, сломанные ребра стабилизировали, а грудную клетку перебинтовали. Затем мы подняли его в полулежачее положение и поменяли постельное белье. Кислород поступал прямо в легкие, поэтому цвет кожи был хорошим, а аппарат поддерживал сердцебиение. В кровь поступала жидкость из капельницы, и он получал лекарства для поднятия кровяного давления, для стимуляции сердечной мышцы и для разжижения крови. Антибиотики, аспирин и мочегонные довершали коктейль.
Ординатор и его команда были в восторге от своего успеха. Они спасли жизнь – вот в чем главная задача медиков! Лазарь был воскрешен. И все это – чудо современной медицины.
Усталая бригада собралась уходить. Было уже три часа ночи, раньше их гнал вперед адреналин, но сейчас они были просто разбиты. Ординатор извинился за грубость.
– Это все из-за напряжения, – сказал он. – Я даже не замечаю, а мне говорят, что я огрызаюсь на всех.
Он ушел, предварительно дав инструкции, как контролировать состояние сердца, легких и кровяное давление у больного, подключенного к аппаратам, и как что корректировать при любых изменениях состояния.
Доктор Хайем всю ночь спокойно дышал. Пульс и давление были стабильны, капельница капала, кислород шипел, аппарат тихо гудел, и двадцать с лишним человек, которые не спали во время ночной суматохи, заснули на рассвете.
У меня было много других дел в больнице, но я старалась как можно дольше оставаться с доктором Хайемом. И, слушая его спокойное дыхание, я устыдилась себя. Он был жив. Почему я должна была желать смерти этому старику? Это недостойно, даже подло. Он жив благодаря чудесам современной медицины. Прошло почти двадцать лет с тех пор, как я впервые пришла в больницу, и с тех пор все изменилось – лекарства, хирургия, технологии. Я застряла в прошлом, наверное. Пора признать эти перемены.
В шесть утра я начала утренний обход. Было еще темно, но в воздухе чувствовалось возвращение дня – сонно чирикали воробьи, прибыла утренняя доставка молока, подтягивались первые кухонные работники. Когда я обошла всех пациентов, уже начинало светать, и ночные страхи отступили, как и ночная тьма. Может быть, мне было так страшно за доктора Хайема просто из-за темноты?
Примерно через час я закончила утренний обход и смогла вернуться в палату к моему другу. Ординатор был уже там: проверял показатели и капельницы, внимательно прислушивался к сердцебиению и дыханию, брал кровь на анализ.
– Я должна извиниться, – сказала я, – я сомневалась в вас.
– Нет-нет, все нормально. Это выглядит довольно страшно, но, как видите, все может закончиться хорошо.
Он указал на доктора Хайема.
– Не всегда получается так успешно. Если честно, обычно ничего не выходит. Но стоит пробовать, просто чтобы однажды получить такой результат.
Он продолжал свои проверки и корректировки и при этом говорил:
– В Америке появились новые методы реанимации. Некоторые из наших учебных больниц уже используют их. Статистика по ним лучше. Я хотел бы и сам попробовать, но в нашей дыре нет такого оборудования.
«Он хороший человек, – подумала я, – и самоотверженный врач. Он спал не больше двух часов, но все равно пришел посмотреть на своего пациента, прежде чем приступить к ежедневной работе».
Ординатор похлопал доктора Хайема по руке.
– Ну что ж, вы молодец, отец. Я доволен вами. Через несколько дней будете как новенький. Сейчас иду позавтракать, а попозже обязательно снова проведаю вас!
Уходя, он сказал мне:
– Сегодня утром я оперирую. Скажи сестре Тови, что я буду здесь примерно в обед.
И напоследок еще раз обратился к доктору Хайему:
– У вас все хорошо. Так держать.
Такая энергия, такая уверенность, конечно, вселяют бодрость.
Но сестра Тови, которой я сдавала ночную смену, не разделяла этой бодрости. Она была лет на двадцать старше меня и уже собиралась уходить на покой. Она работала медсестрой на протяжении всей войны, два года пробыла в Египте, ухаживала за ранеными в боях в Северной Африке, многие из которых погибли просто от нехватки медицинской помощи. Многоопытная и немногословная Тови.
– Доктор Хайем говорил мне, что не хочет реанимации, – сказала она.
– Он и мне это сказал.
– И кардиологу. Я знаю, потому что была при этом.
– Значит, это должно быть в его медицинских документах.
Мы вместе посмотрели, и там, на четвертой или пятой странице, были четко написаны слова: «В случае остановки сердца не реанимировать».
– Наверное, они этого не заметили, – пробормотала я.
– Скорее всего, даже не смотрели! Реанимация должна быть молниеносной. Нет времени даже подумать. Просто действовать, вот и все. Мне это не нравится. Совсем не нравится!
– Все-таки он жив, – сказала я.
– А зачем? – спросила она.
Вопрос показался мне грубым. Хотя… Может быть, он был скорее реалистичным? Мои первые сомнения, ненадолго рассеянные беззаботной уверенностью ординатора, теперь вернулись. Я ничего не ответила.
– И все-таки – зачем? Застойная сердечная недостаточность? Почечная недостаточность? Печеночная недостаточность? Я должна поговорить об этом с кардиологом. Мне это не нравится.
– Ну, ему, кажется, получше, он стабилен. Больше я ничего не могу ни сказать, ни сделать. Я очень устала. Я должна пойти домой и отправить детей в школу. И потом мне нужно поспать.
Мы расстались, и я поехала домой в полном смятении. События этой ночи кружились в моем бедном усталом мозгу. Был ли это триумф или трагедия? Убежденность ординатора и сомнения сестры Тови – чему верить? Этот ужасный крик, похожий на вой какого-то адского чудовища, все еще звучал в моих ушах. Но ведь это, наверное, был не сознательный крик, сказала я себе, а просто остаток воздуха в легких непроизвольно вышел через расслабленные голосовые связки. Он жив, в стабильном состоянии, это главное. Вообще, конечно, после такой ночи и в таком состоянии лучше не садиться за руль. Удивительно, как я только не попала в аварию.
