Ты также сказала: “Жизнь в таком возрасте становится все более страшной и болезненной, и смерть, по крайней мере для меня, обнадеживающий момент”. Это красивые и вдохновляющие слова, тем более что ты никогда не считала себя истинно верующей, такой как Ойген с его католичеством или я с моим англиканством. Я уверена, что твое отношение к смерти как к чему-то, на что можно и нужно надеяться, разделяется миллионами людей во всем мире.
Конечно, десять или двенадцать лет назад, когда тебе было около семидесяти, ты могла умереть от рака. Когда мы были молодыми, никто бы не удивился такой смерти, мало кто проживал больше семидесяти лет. Но медицина спасла тебя, подарив еще десять лет активной и счастливой жизни. А теперь ты говоришь: “Жизнь в таком возрасте становится все более страшной и болезненной”, и это приводит к самоубийству. Я молюсь за тебя и надеюсь, что все прошло гладко для тебя в твоем последнем путешествии, что не случился ни один из ужасов, которые я воображала. Я бы хотела, чтобы кто-то провожал тебя туда, просто чтобы это путешествие было легче для тебя, но…
Дорогая, милая Хельга, ты всегда была для меня источником вдохновения, и сейчас я оплакиваю твою смерть и скорблю о твоих страданиях. Я молюсь о тебе с любовью и вспоминаю о том, как мы были счастливы в молодые годы.
Покойся с миром.
Дженнифер».
Хельга была очень чуткой и заботливой. Она хотела умереть и не хотела создавать людям лишние хлопоты. Это вполне понятно, и многие люди говорили мне о чем-то подобном. Но своим поступком Хельга, наверное, повергла людей в большее смятение, чем она могла бы вообразить. Тем, кто остался в живых, труднее справиться с мыслями о самоубийстве близкого, чем о любой другой смерти. Потрясение, горе, вина и недоумение мешаются в голове, и часто возникает бесконечный цикл самообвинений: «Что я мог сделать? Где я оплошал?» Даже я на расстоянии сотен миль чувствую это. Каково же Ойгену? Хельга говорила мне, что желает ему новой жизни с новой подругой, но на самом деле она могла случайно нанести рану, которая будет болеть до конца его дней.
Хельга была виновата в том, что хранила все в тайне. Но и это можно понять. Не принято говорить о смерти, и она не могла обсуждать свои страхи и намерения с Ойгеном – она была убеждена, что он будет шокирован и попытается остановить ее. Может быть, она десятки раз хотела об этом заговорить, но ни разу так и не решилась. Ее не отпускало табу, такое же сильное в Германии, как и в Англии. Поэтому в последний путь она ушла совсем одна.
Посреди жизни в смерти пребываем
По большей части эта книга повествует о печальных и страшных вещах. Читателю простительно думать, что я просто несчастная старая дура, которой лучше избегать. Но я хочу возразить: какая угодно, но не несчастная!
Это правда: я размышляла о смерти всю жизнь, но без страха и отчаяния. На самом деле эти мысли были стимулом для всех моих многочисленных занятий и интересов – жизнь коротка, наслаждайся ею, пока можешь. Если вы не можете посмотреть в глаза смерти, как вы можете наслаждаться жизнью? Или, другими словами, невозможно прожить жизнь во всей полноте, если бояться смерти, которой все равно не избежать.
«Свершилось», – произнес Христос на кресте. Дело Его жизни было завершено, и Он мог сказать: «В руце Твои предаю дух Мой».
До сих пор старость была добра ко мне. Но годы коротки и становятся еще короче.
Я смотрю на тех, кого так сильно люблю, и ничего не прошу – только радоваться тому, что они рядом, и делать все, что мне нравится, пока я это еще могу. Я знаю, что скоро (как скоро? – слишком скоро!) уже много чего не смогу делать, и тем слаще сейчас эти занятия и увлечения.
2007
Клонакилти, Баллигарван, Скибберин – названия говорят нам о музыке языка древних кельтов. Баллибунион, Модавадра, Каппоквин, Скалл. Только в Южной Ирландии среди холмов, долин, скал и бесконечных рек и речушек веками существуют крошечные деревеньки с такими именами. Сколько еще красоты может выдержать душа, думала я во время одинокой велосипедной прогулки, и каждый поворот дороги открывал моему взору новую перспективу моря и неба, устьев рек и маленьких островов, где обитают только морские птицы. Я напевала про себя и катила дальше среди тишины и удивительной красоты береговой линии Керри.
День был долог, а холмы были прекрасны. К пяти часам я изрядно устала и уже мечтала, как доберусь до отеля, душа и вкусной еды. Это был красивый отель в самой западной точке местности, на скале с видом на Атлантику, и для посетителей там было предусмотрено буквально все: тренажерный зал, сауны, массажный кабинет и открытый бассейн. Приехав, я спросила, нельзя ли прямо сейчас сходить на массаж, но мне сказали полчаса подождать. Ладно, неосторожно подумала я, не больно-то и хотелось, тогда я сперва как следует поплаваю. В вечернем свете вода в бассейне сверкала голубым. Разгоряченная и усталая после целого дня на велосипеде, я прыгнула прямо в бассейн.
Я была мертва, когда меня вытащили.
Видимо, кто-то заметил, что я лежу на дне бассейна без движения. Двое мужчин нырнули и вытащили меня. Они перевернули меня и трясли, держа за ноги, чтобы вода вытекала из легких. Кто-то бросился в массажный кабинет, чтобы позвать врача-терапевта. Она тут же прибежала и сильно стучала мне по спине, пока меня держали вниз головой. Затем меня уложили, и она начала закрытый массаж сердца, пытаясь заставить его снова забиться. Кто-то другой делал искусственное дыхание «рот-в-рот», чтобы заработали легкие. Все это продолжалось, пока мои спасатели не почувствовали слабый пульс.
Половина обитателей и сотрудников отеля столпились вокруг. Я дышала и кашляла, но была все еще без сознания, и кто-то предложил перенести меня в горячую сауну, чтобы поднять температуру. Это была отличная мысль, потому что вечерний воздух был уже прохладным, а я была в одном купальнике. Именно в сауне я пришла в себя. Я помню, как очнулась, лежа на деревянной скамье, в облаках пара, и вокруг были смутно видны лица окружавших меня людей. Женщина-доктор склонилась надо мной, приложив к моей груди стетоскоп.
«Где я? Что случилось?» – спросила я.
«Вам крупно повезло, что вы живы», – сказала она.
* * *
Мне действительно повезло, и миллионы людей могут сказать то же самое – ведь их жизни были спасены благодаря современной медицине, за что мы можем быть только глубоко благодарны.
И все же жизнь конечна, и нам приходится мучительно раздумывать о том, продлевать ли ее. Продолжать ли прием лекарств и прочее лечение – или прекращать? Имеет ли это смысл? Реанимировать или нет? И наконец, следует ли легализовать эвтаназию? Эти вопросы слишком сложны и страшны, и в голове мутится. Как будто мы плывем по морю в густом тумане, а компас вышел из строя. Мы не знаем, в каком направлении вести нашу лодку.
Лучшие профессионалы бесконечно обсуждают эти вопросы. Но этого недостаточно. Каждый должен участвовать в обсуждении, потому что оно важно для всех, но большинства людей, увы, на это не хватает. Почти невозможно с кем-либо поговорить о смерти: люди слишком сильно смущаются. Это как во времена, когда я была девочкой, никто не мог говорить о сексе. Все этим занимались, но никто об этом не говорил! Теперь это глупое табу ушло в прошлое, и точно так же мы должны перерасти наши страхи, связанные со смертью. Во многом их появление связано с тем, что мало кто теперь видит смерть, хотя она действительно посреди нас. Должны возникнуть культурные изменения, новая атмосфера свободы, но прежде мы должны открыть для нее наши умы.
