Прикладное познание какого-либо предмета заключается в изучении этих самых теоретических законов с более конкретной точки зрения: рассматриваются при этом не только взаимоотношения некоторых изолированных частей в реальном предмете, но детальные отношения каждой из этих частей со всеми другими, как они существуют в действительности, и отношения их к условиям среды. Например, земледелец требует от агронома указаний, при каких условиях климата, почвы, удобрения известное растение процветает или хиреет, а это равносильно косвенному вопросу о средствах к хорошему ведению хозяйства и к обогащению. Больной спросит у врача, какой режим питания и ежедневных упражнений увеличит или уменьшит лихорадочное состояние; он применит физиологические абстракции к улучшению своего самочувствия, что совершенно не занимает физиологию в ее бескорыстном исследовании.
Наконец, нормативное познание того же предмета заключается в правиле, предписывающем то или иное применение соответствующего прикладного знания; оно устанавливает нормальные границы этого применения, если дано физическое, психологическое, социологическое состояние человека, желающего воспользоваться прикладным знанием. Такая относительность применения касается уже не только материала или природы, но и человека, и в человеке она касается всей его индивидуальности, берет его как существо органическое и моральное, индивидуальное и общественное.
Таким образом, ни ботаник, ни агроном не вправе приказывать земледельцу сидеть дома и пойти работать после дождя, в хорошую погоду или ярмарочный день вместо того, чтобы отправиться на базар продавать вола, выручать деньги, погулять. Физиолог и даже врач также не призваны решать, предпочтет ли больной заниматься своей профессией, расстраивающей его пищеварение, или вылечит желудок, пожертвовав своей профессией. Если они и дают такие советы, то в качестве друзей или же в силу авторитета человека, а не ученого; и, несомненно, они выходят из своей роли.
Речь идет при этом не о теории или практике земледелия, не о физиологии или гигиене: затронуты были плохо определенные и еще хуже разработанные отделы этики, называемые домашней экономией или личной и профессиональной этикой.
Так как эти отделы этики еще крайне несовершенны, то они совсем не заслуживают названия науки и, в каждом отдельном случае, многое предоставляют произвольному индивидуальному решению.
Тем не менее и в этой области существуют, само собою разумеется, общие правила consensus omnium. Если, говоря абстрактно, земледельцу для того, чтобы разбогатеть, нужно работать в поле, то все согласятся, однако, с ним и в том, что иногда нужно также воспользоваться и непосредственными выгодами, развлечься, отдохнуть; но каждый сделает при этом свои оговорки в зависимости от своих личных вкусов, стремлений, условий благосостояния, семейных забот. Можно одобрить бюрократа, ставящего здоровье своего желудка выше маловажных обязанностей своей профессии и отправляющегося на воды даже во время служебной спешки, но у государственного человека, у военного во время войны, у врача во время эпидемии подобное отношение к своим обязанностям будет признано неправильным и заслуживающим презрения.
Таковы те три великие формы, которые принимает всякое познание по мере того, как оно становится менее безличным и, так сказать, более человечным; оно неизбежно проходит через эти стадии по мере того, как оно постепенно расширяет сферу составляющих его отдельных относительных знаний.
Мы говорим: познание, а не только наука, потому, что эти три формы могут иметь все степени ясности и развития; и отнюдь нет необходимости ожидать, когда теоретическая наука будет закончена, для того чтобы можно было применить ее к конкретной действительности и найти в ней человеческий интерес; наоборот, в действительности в начале всякого исследования всегда лежит человеческий интерес, и из него именно, при помощи опыта, человечество извлекает мало-помалу максимы и практические советы и, наконец, при помощи размышления – принципы или теоретические законы; мораль всегда существовала, медицина или агрономия существуют давно, физиология или ботаника появились недавно.
Очевидно, что с другой точки зрения, т. е. de jure, эти три степени познания зависят друг от друга в обратном порядке – в порядке логической зависимости: мораль заранее предполагает медицину, медицина – физиологию, ибо, по крайней мере в идеале, дисциплины эти входят друг в друга именно в этом порядке.
Не нужно видеть в этой иерархии ничего таинственного, это лишь последовательная цепь степеней абстракции. Несмотря на уверения современного мистицизма или прагматизма, моральная или практическая уверенность отличается от уверенности теоретической лишь степенью неясности. И общие методы этих трех способов познания могут отличаться между собою лишь по степени, а не по природе своей.
Применим к исследованию прекрасного эту общую концепцию всякого рода познания.
Описание и анализ или объяснение прекрасного его различными условиями образуют теоретическую часть исследования; это, с одной стороны, математическое, физиологическое, психологическое исследование ощущений, служащих предметом рассматриваемого искусства: например, оптика в живописи и акустика в музыке. С другой стороны, это история искусства в собственном смысле – в той мере, в какой только возможно отделить ее от всякой критики, – т. е. бескорыстное описание различных видоизменений и форм, которые последовательно принимали индивидуальные или коллективные произведения искусства.
Прикладное знание соответствует преподаванию искусства, обучению разным средствам, могущим служить целям творчества и являющимся его необходимыми, но недостаточными условиями, подобно тому, как познания или предписания врача не составляют еще здоровья больного. Так, игра скрипача – прикладная акустика. Но из-за этого она не непременно прекрасна, ибо художник может применить ее или хорошо или плохо (не может же он вообще не применить ее, раз он производит звук). Поэтому нужно еще применить акустику способом, наиболее соответствующим данному искусству, стилю, жанру, пьесе, фразе, аккорду, иначе говоря, наиболее нормальным способом.
Наконец, нормативное познание, претендующее предписывать правила или давать советы, устанавливать критерии, позволяющие судить о произведениях искусства, если не создавать их (ибо речь идет о познании деятельности, а не о самой деятельности, подобно тому, как моральная оценка нашей профессии не есть сама профессия), это нормативное познание, в своих наиболее общих формах, и есть эстетика в собственном смысле слова; в более частных формах, т. е. в применении к определенной школе или художественному произведению, это – критика искусства. Каждый раз, когда произведение находят прекрасным или безобразным, неизбежно становятся на нормативную точку зрения, хотят ли того или нет. Сводить нормативную оценку к похвале или порицанию значило бы суживать ее значение, приравнивать к выставлению отметок, к указанию образцов для копирования. Наиболее характерною ее функцией является не санкция, а именно оценка; она заключается в выработке скалы ценностей, в установлении иерархии в наших мнениях, а не в окончательном и безапелляционном провозглашении невозможности иного суждения о других эстетических фактах или о тех же фактах, но при иных условиях. Иными словами, норма не непременно абсолютна, и при относительном характере (который обуславливается уже самой идеей ценности) она не перестает быть нормой.
