– Почему в доме пахнет, как в больнице? – спросил он раздраженно. – Что здесь происходит?
Слуга не ответил и растерянно обернулся к старшему по званию – дворецкому.
О том, что в доме кто-то тяжело болен или умер, говорил не только запах антисептика – зловещий, чистый, ужасный запах, но также и неестественное звучание приглушенных голосов. Лорд Уолдерхерст похолодел и весь сжался, когда услышал слова дворецкого и тон, каким они были произнесены.
– Ее светлость, милорд… Ее светлости очень плохо. Врачи от нее не отходят.
– Ее светлости?
Дворецкий почтительно отступил в сторону. Дверь утренней комнаты отворилась, и на пороге возникла леди Мария Бейн.
Ее обычный светский вид умудренной годами жовиальности куда-то делся, она выглядела лет на сто и казалась немощной старухой. Такое впечатление, что она сама отпустила пружины, которые ее держали и благодаря которым она так легко и быстро двигалась.
– Пройдите сюда, – сказала она.
Когда он, в ужасе и все еще ничего не понимая, вошел в комнату, она плотно закрыла дверь.
– Предполагается, что я должна донести до вас эту весть бережно, – произнесла она дрожащим голосом, – но я не стану. Ни одна женщина, которая пережила то, что пережила я в эти три дня, не сможет этого сделать. Бедное создание умирает – возможно, она уже умерла.
Она села на диван и принялась вытирать безостановочно льющиеся слезы. Ее старые щеки были бледны, а мокрый платочек весь измазан розовыми румянами. Она видела эти пятна, но ей было все равно. Уолдерхерст в ошеломлении смотрел на такое невероятное с ее стороны пренебрежение собственной внешностью. Он откашлялся и попытался что-то сказать, но не мог.
– Черт побери, скажите, что происходит, – наконец, выдавил он из себя. – О чем, о ком вы говорите?
– Об Эмили Уолдерхерст. Мальчик появился на свет вчера, и с тех пор она все слабеет и слабеет. Она долго не протянет.
– Она! – выдохнул он. Лицо его приобрело свинцовый оттенок. – Не протянет? Эмили?
Боль и шок были такими невероятными, что его пробило насквозь, до самых глубин человечности, скрытой эгоизмом и условностями: он прежде всего подумал и заговорил об Эмили.
Леди Мария продолжала плакать, не стесняясь своих слез.
– Мне уже за семьдесят, – сказала она, – и последние три дня стали для меня достаточным наказанием за все, что я в этой жизни совершила. Я тоже побывала в аду, Джеймс. И пока еще она была в сознании, она думала только о вас и о вашем бедном ребенке. Не могу даже представить, какой надо быть женщиной, чтобы до такой степени беспокоиться о мужчине. И вот она получила, что хотела – умирает за вас.
– Почему мне ничего не сообщили? – спросил он по-прежнему странным, зажатым голосом.
– Потому что она сентиментальная дуреха и боялась за вас. Ей надо было приказать вам вернуться домой, чтобы вы прыгали вокруг нее, надо было доводить вас до истерики!
Никто и никогда не одобрил бы такого поведения, и в первую очередь сама леди Мария, но за эти три дня она совершенно потеряла голову.
– Ее письма были такие радостные…
– Да она бы писала вам радостные письма, даже если б сидела в котле с кипящей смолой! – крикнула ее светлость. – К ней относились ужасно, ее пытались убить, а она боялась слово сказать, обвинить своих преследователей, потому что опасалась, что вы этого не одобрите! Знаете ли вы, Джеймс, что вы ведете себя просто отвратительно, когда считаете, что кто-то покушается на ваше достоинство?
Лорд Уолдерхерст стоял, сжимая и разжимая кулаки. Он не опасался за свои мыслительные способности, когда его терзала лихорадка, но сейчас ему казалось, что он сходит с ума.
– Мария, добрая моя Мария, я не понял ни слова из того, что вы говорите, но сейчас я должен увидеть ее.
– И убить ее, если она еще вообще дышит? Вы с места не сдвинетесь! Слава Богу, вот доктор Уоррен!
Доктор только что спустился сверху, где держал руку умирающей, и его переживания были написаны у него на лице.
В доме, в котором поселилась смерть, все начинают говорить шепотом, сколь бы далеко от покоев больного они ни находились. И леди Мария крикнула – шепотом:
– Она еще жива?
– Да, – ответил доктор.
Лорд Уолдерхерст подошел к нему.
– Можно мне ее увидеть?
– Нет, лорд Уолдерхерст. Пока что нет.
– Значит ли это, что я не смогу ее увидеть до самого последнего мига?
– Если и когда этот миг настанет, вас позовут.
– Что мне делать?
– Вы ничего не можете сделать. Только ждать. С нею Брент, Форсит и Блаунт.
– Но я ничего не знаю! Мне должны рассказать! У вас есть время поговорить со мной?
Они прошли в кабинет Уолдерхерста, в святая святых Эмили.
– Леди Уолдерхерст очень любила сидеть здесь, – заметил доктор Уоррен.
Уолдерхерст понял, что она писала ему, сидя за его письменным столом. На столе лежали ее ручка и бювар. Наверное, ей нравилось писать ему, сидя в его кресле. Это было так на нее похоже! Он вздрогнул, увидев на приставном столике наперсток и ножницы.
– Мне должны были сообщить, – сказал он доктору Уоррену.
Доктор Уоррен сел и объяснил, почему ему ничего не сообщали.
Он рассказывал и с интересом наблюдал, как лорд Уолдерхерст пододвинул к себе ее бювар и механически открывал и закрывал его.
– Я хочу знать, – сказал лорд Уолдерхерст, – можно ли мне поговорить с ней. Я бы хотел поговорить с ней.
– Это вполне естественное желание, – намеренно спокойно заметил доктор Уоррен. – В такой момент.
– Вы полагаете, она меня не поймет? Не услышит?
– К сожалению, этого никто не знает.
– Как это жестоко… – медленно проговорил лорд Уолдерхерст.
– Я считаю, что должен кое-что рассказать вам, лорд Уолдерхерст, – доктор продолжал внимательно за ним наблюдать. Этот человек не нравился ему в прошлом, и сейчас ему было интересно, тронут ли его некоторые факты, и способен ли он вообще что-либо почувствовать. – До своей болезни леди Уолдерхерст очень четко выразила мне свое единственное желание. Она взяла с меня слово, и я должен был его сдержать, несмотря на обстоятельства или вашу волю. Она попросила, что если придется пожертвовать чьей-либо жизнью, это должна быть ее жизнь.
Лицо Уолдерхерста, до того свинцово-серое, побагровело.
– Она попросила вас об этом?!
– Да. И что самое ужасное, она не забыла своей просьбы. Когда у нее началась горячка, мы услышали, что она молится, и она молила меня, словно высшее божество, чтобы я исполнил ее просьбу. Она необыкновенная. Она спасла вашего сына, вытерпев невероятные муки.
