Ученые говорят о «зеркальных нейронах» и людской склонности имитировать выражение лица и эмоции собеседника. Кстати, зомби вселяют такой ужас именно потому, что на их лицах ничего не отражается, они в любых обстоятельствах совершенно безэмоциональны. Из-за неспособности зеркалить эмоции они воспринимаются нами как нечто чужеродное и опасное.
В общем, не проработал я с Чаком и недели, как начал невольно имитировать его тик. Клянусь, я делал это не нарочно. Бывает, что молодые ребята сознательно собирают коллекцию интересных жестов и повадок, создавая из них собственный образ. Но нет, в данном случае тик оказался заразен.
Именно эту физиологичность я предлагаю вам прорабатывать в своих произведениях.
С этой целью можно описывать, как персонаж употребляет наркотики или страдает каким-то недугом. Секс, насилие, врачебные манипуляции – все это усилит физическое присутствие вашего персонажа и заставит читателя из солидарности испытывать схожие физические ощущения. Наркотики, секс или болезнь также позволяют исказить восприятие реальности персонажем: даже привычные предметы и события выглядят причудливыми и зловещими. Роза и дуб превращаются в гротескные, чужеродные объекты, какими видел их Жан-Поль Сартр. Студент под ЛСД в моем рассказе «Лошара» принимает участие в телеигре и посреди шоу понимает, какое это безумие – биться с другими людьми за возможность сгребать без разбору ненужные товары.
В рассказе Элвина Брукса Уайта «Сумерки в окаянной пижаме» («Dusk in Fierce Pajamas») больной конъюнктивитом рассказчик листает модные журналы, которые потихоньку сводят его с ума.
Том Спэнбауэр называл это «проработать тело» – то есть сосредоточиться на физических ощущениях персонажа. Обычно рекомендация звучала так: «А вот здесь будет уместно проработать тело…» Это надежный способ подчеркнуть драматизм момента: просто переключитесь с описания происходящего снаружи на происходящее внутри. Как говорил писатель Мэтью Стэдлер: «Если вы в тупике и не знаете, о чем писать дальше, опишите ротовую полость рассказчика». Он, конечно, шутил… и в то же время нет.
Если сделать все правильно, такой прием вызовет у читателя моментальную физиологическую реакцию. Теперь можно переключаться обратно на описание события или вставить большой голос, а может, добавить еще стрессоров – словом, делайте то, что позволит вам держать читателя в напряжении.
Прорабатывая «тело», вы вовлекаете в процесс чтения не только разум и сердце человека, но и физиологию. Вы целиком узурпируете его реальность.
Своему ученику я посоветовал бы наблюдать за бессознательными движениями людей и коллекционировать истории, объясняющие их поведение.
В следующем разделе главы я приведу еще несколько примеров.
АВТОРИТЕТ: ЗАВТРАК В МАГАЗИНЕ «БРАТЬЯ БРУКС»
Когда умерла моя мать, я попросил знакомых порекомендовать мне какого-нибудь психолога-юнгианца. Хотелось разобраться в своих чувствах сразу, не откладывая в долгий ящик.
Юнгианца я искал потому, что мне импонирует подход Карла Юнга к изложению историй – толкование снов, ведение дневника сновидений и прочее. И вот по четвергам, рано утром, еще до открытия магазинов в центре города, я стал встречаться с психологом. Его кабинет находился на одном из последних этажей небоскреба. Он заваривал мне чай, и мы обсуждали неприятные события недели. Я платил ему сто пятьдесят долларов за консультацию и покидал здание, дрожа от стыда (за то, что слишком откровенничал и не сказал при этом ничего важного) и от гнева (сам-то психолог почти весь сеанс молчал!).
Он рассказал, что у него есть старый пес, шерсть которого он собирает в мешочек. Одна интернет-компания сделает из этой шерсти пряжу и свяжет из нее свитер, который будет утешать психолога, когда пса не станет. Идея прелестная, но все же не стоит ста пятидесяти баксов, которые я платил за консультацию. Наши встречи начались примерно в ту пору, когда зацвели нарциссы, и продолжались вплоть до первых тюльпанов. От «Суперкубка» до последнего дня уплаты налогов.
Что там обычно делают аналитики? Наблюдают за птицами, скачущими по подоконнику, и время от времени спрашивают пациента, есть ли у него мечта? Что ж, это он делал. Мечты у меня не было. Тишина казалась напрасной тратой ста пятидесяти долларов, и я усиленно пытался ее заполнить. Проходил час, и вот я уже стоял у лифта с больным от пустой болтовни горлом. А потом шел к машине мимо магазина «Братья Брукс». Однажды в их витрине появилось объявление о распродаже.
Да, я мог позволить себе спускать деньги на светские разговоры и наблюдения за городскими птицами, но «Братья Брукс»?! Какая-то незримая сила толкала меня в спину, заставляя шагать дальше – то есть мимо.
К тому времени я рассказал психологу почти все, что знал о своих покойных родителях. Возможно, в этом и заключалась терапия: выговорить из себя всю эмоциональную привязанность до последней капли. Психолог то и дело тайком поглядывал на часы, стоявшие в книжном шкафу у меня за спиной. «Братья Брукс» по-прежнему звали заглянуть на распродажу. И однажды утром я туда зашел. На стойке с уцененными вещами я обнаружил коричневый твидовый блейзер, и продавец тут же накинул его мне на плечи. Цена по акции – 150 долларов. Портной с русским акцентом поманил меня в примерочную и попросил встать на невысокую платформу.
– Не так, – пожурил меня он. – Стойте естественно.
То есть не навытяжку, как юный кадет. Я зачем-то расправил плечи, выпятил грудь и втянул живот.
Он имел в виду: расслабься. Зажав губами десяток французских булавок, портной мелом наметил место подгиба на рукавах и заколол лишнюю материю на лопатках. Украду сравнение у Крэга Челленджера: мне казалось, что я на викодине. Телу было тепло. Транс Холли Голайтли, лучше эти ощущения не описать. Я даже не смотрел, что там делает этот русский портной: убавляет плечи, разглаживает материю на груди, проверяя, не надо ли перенести пуговицы… Когда мне в последний раз было так спокойно – не помню. Казалось, здесь, среди благородных деревянных стенных панелей, клетчатых шорт и шетландских свитеров, со мной не может случиться ничего плохого.
Короткое отступление: помню, в детстве меня восхищал тот факт, что церкви целыми днями, а некоторые и ночами, стоят незапертые. На двери нашей церкви Святого Патрика замок повесили, когда я уже был подростком. А до тех пор все желающие могли в любой момент заглянуть, посидеть в тишине и безопасности, собраться с мыслями. Теперь так работают разве что магазины: неудивительно, что шопинг стал нашим любимым досугом. Круглосуточный супермаркет заменил нам круглосуточный храм.
Забрать можно будет через неделю, сообщил портной, аккуратно снимая с моей спины ощетинившийся булавками блейзер. В назначенный день я прикупил к нему еще и пару слаксов. Оказалось, их тоже надо подогнать по фигуре. Портной как раз входил в магазин, расстегивая под подбородком черный мотоциклетный шлем. Я встал на платформу, а он принялся чертить мелом и подкалывать мои новые брюки. Психолог попросил перенести наши встречи на среду, но я сказал, что среды у меня заняты. Моя терапия как таковая закончилась. Я не исцелился, зато обрел свободу.
