Своему ученику я сказал бы, что понимаю, как это непросто – иметь дело с напряжением. Однако на бумаге вы можете сознательно эскалировать конфликт, подчиняя его тем самым своей власти. Вот увидите, это поможет вам лучше справляться с напряжением и конфликтами в реальной жизни.
НАПРЯЖЕНИЕ: ВЕРТИКАЛЬ ПРОТИВ ГОРИЗОНТАЛИ
Из творческого тупика меня вывела телевизионная реклама «Скипперз Сифуд».
На писательских курсах Том Спанбауэр часто говорил нам о горизонтальной и вертикальной линии развития любой истории. Под горизонталью имеется в виду последовательность сюжетных поворотов: семья Вудхаузов переезжает в новую квартиру, Розмари знакомится с соседкой, соседка прыгает из окна и так далее. Вертикаль – это нагнетание эмоционального, физического и психологического напряжения. Вместе с развитием событий должно усиливаться и напряжение. Уберете вертикаль – история превратится в тупой пересказ: «…а потом, а потом, а потом…»
Один из способов эффективно проработать вертикаль, имеющихся в арсенале писателя-минималиста, – это ограничить число элементов в рамках истории. Чтобы ввести нового персонажа или обозначить новое место действия, необходимо использовать описательный, то есть пассивный, язык. Вводя ограниченное число элементов и делая это на раннем этапе, минималист получает возможность агрессивно двигать сюжет вперед. Кроме того, немногочисленные элементы – персонажи, предметы, время и место действия – приобретают все больший вес и значение по мере того, как вы используете их снова и снова.
Том приводил нам аналогию, подсказанную когда-то Гордоном Лишем. Основные мотивы, движущие силы истории Том называл «лошадками». Например, он спрашивал ученика: «Какие у нас тут лошадки?» Согласно этой аналогии, переезжая с семьей из Висконсина в Калифорнию в крытой повозке, вы прибудете в Стоктон на тех же лошадях, с которыми выехали из Мэдисона. Или, если угодно, сравните это с симфонией: как бы ни усложнялась партитура, в основе всегда будет лежать главная тема.
Можете считать меня тормозом, но понял я это далеко не сразу. Долго мучился, пока однажды не пришел домой после очередного занятия и не включил телевизор. Там шла реклама сети закусочных «Скипперз Сифуд»: улыбчивые люди на экране ели жареную рыбу. На столе при этом красовались бумажные стаканы содовой с логотипом закусочной. Стройные и красивые люди отирали губы салфетками с тем же фирменным логотипом. Затем в кадре появлялась жизнерадостная официантка в фирменной косынке и фартуке… далее фирменная упаковка… дымящаяся жареная рыбка… всюду «Скипперз», «Скипперз», «Скипперз».
Понимаете? В рекламе не было никаких посторонних образов – алых роз или лошадей, скачущих по берегу моря. Одно и то же послание повторялось на всевозможные лады.
Тут я понял. Вот что такое минимализм. Горизонталь рекламного ролика рассказывала нам о семье, отправившейся ужинать в закусочную. Вертикаль все ближе и ближе подводила зрителя к их радости от употребления пищи, быстро подключая эмоции и аппетит.
Своему ученику я посоветовал бы ограничить число элементов и удостовериться, что каждый из них является «лошадкой» истории. Найдите сотню способов сказать одно и то же.
Например, одна из повторяющихся тем в «Удушье» – «все не то, чем кажется». Сюда можно отнести часы с голосами птиц, зашифрованные объявления службы безопасности, имитацию удушья, музей живой истории, докторшу Пейдж.
Я порекомендовал бы вам чаще смотреть рекламу на ТВ. Замечали, что в рекламе «Доминоз» или «Бургер Кинг» никогда не показывают толстяков? Вертикаль там проработана мастерски, причем ровно за тридцать секунд.
НАПРЯЖЕНИЕ: «ЧАСИКИ» И «РУЖЬЕ»
Если вы придете ко мне и станете жаловаться, что ваши истории еле плетутся или вовсе стоят на месте, я задам пару вопросов: «Где у вас “часики”?» и «Где “ружье”?».
Помню, в промотурах по Германии я всегда нервничал, если мне предстояла встреча с читателями в Берлине. Зал мог пустовать до последнего, а потом – опа! – за минуту до начала набивался публикой. В Лос-Анджелесе такая же история. Берлинские организаторы пожимали плечами и говорили: «Жизнь в Берлине идет сразу по нескольким часам», имея в виду, что у людей есть масса вариантов, как провести время с пользой, и окончательное решение всегда принимается в последний момент.
В литературе под «часиками» я имею в виду то, что ограничивает продолжительность истории, вынуждая ее закончиться в строго определенное время. Такими «часиками» часто становится беременность главной героини. В «Ребенке Розмари», «Гроздьях гнева» и «Оскомине» мы знаем, что час икс наступит примерно через девять месяцев. Когда ребенок появится на свет, пора закругляться. Это естественно и понятно; кроме того, беременность героини создает дополнительное напряжение, потому что мы боимся за ее благополучие и благополучие нерожденного ребенка – столько всего на кону!
Однако «часики» могут обретать самые разные формы. Если память мне не изменяет, в фильме «Воспитание крошки» это сборка скелета динозавра. В моем романе «Уцелевший», действие которого разворачивается на терпящем крушение авиалайнере, время отмеряют поочередно отказывающие двигатели. Отказом двигателя отмечен конец первого акта, второй акт, третий акт и конец книги. Моих друзей бесило осознание, что финал неотвратим: о его близости говорило количество оставшихся страниц. Поскольку поделать с этим было ничего нельзя, я решил на этом сыграть. Пустив нумерацию страниц задом наперед, я таким образом создал еще одни «часики», усиливающие ощущение неотвратимости.
Не все «часики» служат для обратного отсчета. Некоторые используются просто для констатации хода времени. Вспомним обхват талии Скарлетт, к примеру. В начале «Унесенных ветром» он равен семнадцати дюймам («такой тонкой талии нет ни у кого во всех трех графствах»). Но с годами Скарлетт полнеет, а читатель убеждается, что время идет.
«Часики» могут тикать всю книгу, а могут быть упомянуты в одной-единственной сцене. Помните мой роман «Снафф» и дырявую резиновую куклу? Это тоже «часики». Только вместо песка в них – воздух. Как только кукла превратится в плоский розовый призрак, время выйдет.
В фильме «Семь» у героя есть семь дней. В «Девятой сессии» – пять. В обоих случаях прием позволяет пощекотать нервы зрителю, который точно знает, что история не будет тянуться вечно.
Короткое отступление. Однажды я прочитал в интервью с Билли Айдолом, почему почти весь панк-рок звучит одинаково. Типичная песня в этом жанре начинается резко, с места в карьер, длится две с половиной минуты и так же внезапно обрывается. Только тогда до меня дошло, как сильно панковская эстетика повлияла на мое творчество. Вот почему мои лучшие рассказы начинаются внезапно, редко бывают длиннее десяти страниц и в конце на полном скаку срываются в пропасть. В некотором смысле я впитал панковские «часики» и теперь использую их в своем творчестве. Форма эта строгая, как хайку.
Во всех историях, посвященных «Титанику», «часиками» служит заранее известный всем финал. Для верности, чтобы уж точно никто не усомнился в неизбежности катастрофы, перед началом некоторых историй авторы помещают что-то вроде краткого содержания. В фильме «Титаник», к примеру, океанографы показывают зрителю компьютерную модель тонущего корабля, подробно и досконально описывая, что сейчас будет происходить на экране. Фильм «Гражданин Кейн» начинается с выпуска новостей, в котором кратко излагаются события фильма. Такой прием сразу дает нам четкую горизонталь, чтобы мы не отвлекались на попытку предугадать неизбежное. Мы с самого начала знаем, что будет дальше и сколько времени это займет, а значит, можем расслабить аналитический ум и дать волю эмоциям.
