– По весне двоих волки загрызли. Приезжие, из района. Переписывать приезжали население. Капитан какой-то, а с ним девчонка молодая совсем. Волки их порвали, в лесу дело было – машина у них встала, мотор заглох.
– Волки? – переспросил Степан настороженно. – Или?..
Михаил помрачнел, опустил косу, глянул исподлобья. Старшина почувствовал, что задел мужика своими словами. Непонятно было только – с чего он так напрягся.
– Волки. Кому больше? После этого комиссия приезжала, разбирались. Всех мужиков в сельсовет перетаскали, спрашивали, что да как, да не было ли каких обид… Так и уехали ни с чем. А чего тут решать, если и так ясно, что волки! Одни кости оставили на дороге.
– Понятно, – Степан неопределенно хмыкнул и начал подниматься, опираясь на палку, – ладно, Михаил, спасибо тебе за махру. Добрая махорка. Отдохнул я, теперь дальше пойду. Ты мне только расскажи, куда точно нужно идти, чтоб до Волоколамска добраться.
– Погоди, старшина, – косарь придержал его за рукав. – ты вот что… Давай-ка я тебя подброшу до шоссе. У меня лошадь с телегой вон там на опушке. Все веселее, чем пешком. Да еще раненому.
– Это точно! – охотно согласился старшина, вскидывая на плечо вещмешок. – Ну, давай свой гужевой транспорт!
До шоссе они добрались через час с небольшим. Пегая лошадка, хоть все время всхрапывала и озиралась, но бежала ходкой трусцой, и Степан, которого под ярким солнцем сморил сон, очнулся только тогда, когда Михаил осторожно потряс его за плечо.
– Вставай, старшина, – сказал он, – приехали.
Телега стояла на проселке у самого выезда на шоссе, по которому туда-сюда сновали грузовики.
– Вон, в той стороне Волоколамск. Сейчас быстро доберешься, – показал Михаил и стал разворачивать лошадь.
– Спасибо, Миша, – старшина пожал ему руку и добавил, усмехнувшись: – Добрая у тебя махорка, добрая. В голове от нее аж звенит.
– Давай-ка я отсыплю, – добродушно гуднул мужик и, не слушая возражений, быстро пересыпал в чистую тряпицу чуть ли не половину кисета. Потом чмокнул губами и легонько стегнул лошаденку вожжами. Телега скрипнула и покатилась по проселку.
Степан поглядел в широкую удаляющуюся спину, покрутил головой и рассмеялся, подбросив в руке махорку. Потом крепче сжал набалдашник палки и пошел на обочину, тяжело прихрамывая.
* * *
Холодный ноябрьский дождь мелкой дробью стучал по черной ткани комбинезона, капли стекали с нее не впитываясь, падали в переполненную водой губку мха.
Степан Нефедов провел по мокрому лицу ладонью и посмотрел на часы. Стрелки слабо мерцали в полумраке, показывая без пяти семь.
– Начинаем через пять минут, – сказал он не оборачиваясь, зная, что сейчас услышит за спиной. Тихие щелчки затворов, шорох задвигаемых в ножны кинжалов. Он протянул за спину руку ладонью вверх, и в нее легла обжигающе холодная, морозящая пальцы пластинка ударного амулета.
– Саан’трай. Марл’аарс нист’са!
[2] – скомандовал Степан на гортанном, шипящем языке альвов и краем глаза увидел, как несколько темных силуэтов мгновенно стали просто тенями среди деревьев, исчезая в сплетениях еловых ветвей. Последний звук – шелест затвора снайперской винтовки. И снова тишина…
Полковник Иванцов был спокоен. На этот раз – на самом деле. Стоя на пороге, старшина внимательно посмотрел на него – не нервничает, иначе бы давно грыз длинный янтарный мундштук и курил одну за одной «Герцеговину Флор». Спокоен – значит, задание простое. Или… полковник все давно спланировал и решил.
– Проходи, Степан, – Иванцов махнул рукой в сторону стола с расстеленной на нем картой, – садись. Как ранения?
– Порядок, товарищ полковник. Уже и не помню про них – только когда погода плохая, сразу побаливать начинают. Лучше всякого барометра.
– Побаливать… – проворчал полковник. – Знаем мы такое. Гордые все, никто долечиваться не хочет, все на «авось» да «небось» надеются.
– Да нет, товарищ полковник, – усмехнулся Нефедов, – на «авось» мне уже поздно, остается только на медицину. Народную.
– Нелюдскую, – уточнил Иванцов и хмыкнул, – ну да лишь бы на пользу… Ладно, Степа. Речь не о том. Посмотри на карту.
Старшина вгляделся в россыпь топографических знаков, и некоторое время разглядывал карту из края в край. Потом вопросительно поднял глаза на полковника.
– Волоколамский район? – осведомился он, доставая пачку папирос. Щелкнул зажигалкой и закурил, не спрашивая разрешения. Впрочем, Иванцов не обратил на это внимания – они двое знали друг друга слишком давно.
– Точно так, – кивнул полковник, который тоже закурил и теперь, морщась, разгонял дым широкой ладонью, – а если еще точнее, то несколько деревень в полусотне километров от него. Здесь и здесь. Особенно нас с тобой интересует вот эта – Березовая Грива называется. Ты что, Степан?
– Березовая Грива, во-он как, – протянул Нефедов, выдыхая дым к потолку, – был я там. Можно сказать, что и недавно совсем. В июле, когда из госпиталя возвращался. Хорошие леса. И что там случилось?
– Случилось вот, – Иванцов устало зевнул, – волки там случились. Не простые волки, Степан, как ты понимаешь.
Нефедов выжидающе молчал, и полковник, справившись с зевотой и растирая красные глаза, рассказал, что два дня назад в этом районе было совершено нападение на машину, перевозившую обмундирование и сапоги. Шофер, который сумел как-то отбиться от волков, привел машину – всю, от руля до крыши залитую своей кровью. А вот напарника его волки выдернули из кабины в один миг.
– Чего они тем проселком-то поперлись? – недоуменно спросил Степан. – Это же крюк километров в десять!
– Спекульнуть сапогами хотели в деревнях, – неохотно объяснил Иванцов, потирая шею, – крестьяне за хорошие сапоги да новую форму много чего дадут – и деньги, и самогон, и сало, и чего душа попросит…
– Понятно. И что, шофер так просто это и рассказал? Все на волков, значит, списал… Может, он сам своего напарника и того – за деньги-то? Или с местными сговорился. Люди жадные бывают.
– Да он вообще ничего не рассказал, Степан, – кривя рот, точно от сильной зубной боли, сказал полковник, – он и до Волоколамска-то не доехал, так на шоссе и помер. Его другие шоферы нашли. А как увидели, в каком он виде – сообщили куда надо. Таких зубов, которыми его порвали в лоскутья, у крестьян как-то, понимаешь, не бывает.
– Понятно, – Нефедов кивнул головой, – и что дальше?
– А дальше – на «разморозку» его…
На лице у Нефедова проступило отвращение. Он хорошо знал, что такое «разморозка». В НКВД могли разговорить всех. Почти всех, заставляя говорить быстро и охотно. Но кое-кто оставался в ведомстве магов военной разведки. Только там свежий, еще не окончательно окоченевший труп мог собственными устами рассказать о своей смерти. Правда, после этого мертвец неизбежно превращался в груду черного, дымящегося мяса, а ритуалы, которые при «беседе» использовались, могли довести впечатлительного человека до обморока и нервных припадков. Но в военной разведке таких нервных и впечатлительных не было. Степана, который видел и не такое, от «разморозки» просто подташнивало. Но он понимал, что по-другому нельзя. Поэтому и сейчас старшина только помолчал и снова спросил:
