Алкагест, Универсальный Растворитель, сделал свое дело. В глиняной фляге, разбитой изнутри на перегородки, он хранился в виде отдельных растворов – только так можно было сдержать его всепожирающее действие. Сейчас компоненты соединились, и спасения не было. Существо уже не кричало, а хрипело и булькало, проваливаясь в дымящуюся чашу, кровь из которой мешалась с его разваливающейся плотью.
– Старший! – крик Ласса хлестнул по нервам. Уже не обращая внимания на то, что творится, Нефедов выскочил из зала, за ворот комбинезона выбросив в дверь еле шевелящегося Никифорова. За его спиной с грохотом обрушились своды.
Коридор был завален битым кирпичом и трупами. Альвы, побросав винтовки, вместе с людьми отстреливались из автоматов от наседавших эсэсовцев, которых было много… слишком много. Магии здесь не было, зато свинцовые пули исправно находили свою цель.
– Живые! Назад! Уходим все! – старшина прохрипел это сорванным голосом. Но его услышали, и начали отступать к лестнице. Ласс и Тэссер отходили последними. Старшина обернулся и увидел, как из-за кирпичной баррикады высунулся ствол «панцерфауста». Он отреагировал мгновенно, выстрелил навскидку, целясь в мелькнувшее лицо. Боек сухо и равнодушно щелкнул, в патроннике было пусто. И тут же в их сторону полетел сгусток огня.
Взрыв был страшен, словно на воздух взлетел весь форт целиком. Свет мигнул и погас. Посыпались кирпичи, и через секунду еще одна исполинская кувалда врезала сверху, перемешивая людей и камни. Но этого старшина Нефедов уже не видел.
* * *
Степан шел быстро, вспоминая в уме заученный наизусть чертеж форта. Абросимов со стариком еле успевали за ним. Рядовой вздрагивал от каждого шороха, готовясь пустить в ход автомат, но все было тихо, – ни души. Только завалы, из-за которых приходилось кружить по каменному лабиринту снова и снова. От Нефедова нельзя было добиться ни слова, он как будто кого-то искал, лихорадочно перебираясь через кучи кирпича, переворачивая искромсанные тела. Внезапно он остановился и громко сказал:
– Нет. Их не найти. Они все там.
– Кто, товарищ старшина? – спросил Абросимов, который едва не влетел Степану в спину.
– Мои, – безжизненно сказал старшина. – Никого не осталось. Все там полегли. А я вот… живой.
– Товарищ старшина! – умоляюще заговорил Сергей. – Вы себя не вините! Война же! Нам самим сейчас надо выбраться, а мертвые мертвыми и останутся. Их все равно найдут потом!
Старшина скрипнул зубами и схватил Сергея за грудки.
– Да ты что? Ты знаешь, кого в мертвые записал? Я же с ними…
Но тут он увидел худое, совсем еще мальчишеское лицо, тонкую шею над грязным воротом гимнастерки и разглядел страх в глубине зрачков. Нефедов разжал пальцы.
– Верно, – произнес он безжизненно, – надо выбираться. Ладно, за мной.
Теперь он пошел медленнее, часто останавливаясь и раздумывая. Завалы были повсюду, но Степан все-таки нашел дверь, которая вывела их на металлическую лестницу с покореженными ступенями. Ожидание выстрелов становилось невыносимым, и Абросимов, весь сжавшийся в комок, не сразу понял, что ослепительный квадрат света, бьющего прямо в лицо – просто неяркая утренняя заря. Старик, все так же крепко прижимавший к груди портфель, не произнес ни слова, но когда они перешагнули через порог и оказались под открытым небом, судорожно не то всхлипнул, не то рассмеялся.
Внутренний двор форта был распахан снарядами, каменные плиты топорщились в разные стороны, во все стороны нелепо торчали рваные витки колючей проволоки. Нефедов постоял, зажмурившись, и осторожно открыл глаза.
Шагах в десяти стоял полковник Иванцов и молча смотрел на него.
Степан провел рукой по лицу, но видение не исчезло. Иванцов смотрел на него, и выражение лица полковника было непонятным, словно он очень хочет и не может поверить.
– Товарищ полковник, – сипло сказал Нефедов. Он поднес руку к голове, собираясь откозырять, но тут же вспомнил, что фуражки на нем нет. Тогда он опустил руку и повторил: – Товарищ полковник, старшина Нефедов…
– Вольно, Степан, – торопливо сказал Иванцов и быстро подошел, почти подбежал к старшине, – вольно. Живой!
Он крепко обнял Нефедова, а тот ответил тихо:
– Я-то живой. А вот мои…
Иванцов отстранился и глянул старшине в глаза. Потом опустил голову и хотел что-то сказать, но сбоку послышались легкие шаги.
– Старший…
– Ласс! – Нефедова как будто ударило током, он судорожно дернулся и повернулся к альву. Ласс был все так же спокоен, словно и не было подземного боя – только высокий лоб был перевязан свежим бинтом.
– А где… – старшина замялся, словно боясь произнести последние слова. Но альв понял его и повел головой в сторону. У ворот стояли носилки, и хмурый Никифоров аккуратно укрывал плащ-палаткой Турухая, лежащего с закрытыми глазами. Рядом курил Харченко, и еще двое в черных комбинезонах тихо разговаривали. Словно почуяв взгляд Степана, все они повернулись к нему и без улыбки покивали – мол, порядок, командир.
– Тэссер? – старшина неверяще повернулся к альву. – Остальные?
Ласс покачал головой.
– Никого пока что, – и молча отошел, подхватив свою винтовку.
В это время полковник Иванцов, пристально вглядывавшийся в заросшего бородой старика, вздрогнул и подошел к нему ближе. Тот, словно этого и ожидая, дребезжащим голосом обратился к нему:
– Извините меня! Но я ученый… Я археолог! Я был варварски, грубо захвачен немцами и был вынужден – понимаете, вынужден им помогать в их… э-э-э, шарлатанских раскопках. А теперь я прошу отправить меня домой. Я пожилой человек…
Иванцов, все это время не отрывающий глаз от лица профессора, теперь прервал его:
– Альфред Фогель?
Старик осекся на полуслове и отшатнулся. Иванцов подошел к нему вплотную.
– Альфред Фогель? Не узнаете меня?
– Простите, я не понимаю… – забормотал «профессор», но полковник уже подал знак двоим солдатам, которые подошли и встали за спиной старика.
– Я уверен, что понимаете, – усмехнулся Иванцов, – мы с вами не встречались, кажется, с тридцать четвертого года, господин Фогель. Тогда, в Мюнхене, вы еще выдавали себя за любителя редких оккультных книг. За простого антиквара. Надо думать, сейчас у вас в портфеле тоже антиквариат, магистр?
Старик молчал. Его плечи слегка напряглись, пальцы на ручке портфеля побелели от напряжения.
– Тихо, – сказал полковник, – не советую. Если не они, – Иванцов кивнул на солдат, – то Степан вас скрутит, не успеете и пальцем пошевелить.
Нефедов поднял голову и равнодушно посмотрел на немца. Ему не было никакого дела до того, что сейчас творится вокруг, но, поймав его взгляд, Альфред Фогель обмяк, ссутулился и тихо охнул.
– Господин полковник, у меня сердце… Я прошу обращаться со мной, как с военнопленным. Я настаиваю.
