– Поздно меня уговаривать. Я уже давно себя уговорил.
– Чем же тебя таким сладким твои теперешние хозяева подманили, что ты на них работать пошел? А, Никанор?
– Ты, Степан, хоть мужик по виду и стреляный, а щенок. Думай, что говоришь. Нет у меня хозяев.
– Ну как же нет, – Нефедов засмеялся, – когда вон они, тут недалеко фронт сдержать пытаются? Плохо выходит, правда, ну да с твоей помощью может и провозятся еще…
– Нет у меня хозяев! – повысил голос Никанор Ефимов, и тут Степан увидел, как дверь в боковую комнату чуть приоткрылась. За ней мелькнула светлая детская головка – не поймешь, мальчик или девочка. Тут же послышался испуганный женский шепот, дверь захлопнулась. Колдун перехватил взгляд старшины, ощерил крупные желтые зубы.
– Углядел? Ну и ладно. Теперь детей ращу, будут мне опорой на старости лет, и никакая ваша власть не помешает…
– Опорой на старости лет? – Нефедов положил ладонь на гладко оструганную доску стола, несколько раз глубоко вдохнул, стараясь успокоиться. – Сука ты, Никанор. Кто немцам сеть помог сплести? Паутину развесил над районом кто? Наших кто в эту паутину запутал? К стенке бы тебя, да только вот эта власть, на которую ты шипишь, поручила мне передать, что все грехи тебе спишутся, если нам поможешь.
– Помогу? – Ефимов задрал бороду, рассмеялся в потолок. Потом снова впился в Нефедова глазами: – Хватит, поговорили, земляк… Сейчас ты шелковым станешь. А там, глядишь, за тобой и приедут…….!
Слова, которое произнес Никанор, старшина не услышал – гулко зазвенело в ушах, прикушенные обереги взорвались холодом, выбрасывая ледяные стрелы прямо в мозг. Несколько досок в полу выстрелили гвоздями вверх, отскочили, и оттуда рванулись вверх узловатые шипастые корни, оплетая ноги старшины. Но еще быстрее, чем корни, Нефедов рванулся вверх, и отростки захлестнулись вокруг пустых расшнурованных ботинок, а Степан грохнулся коленями на стол, сжимая в каждой руке по деревянному колышку. Прямо перед глазами он увидел белое лицо колдуна и пляшущие в черных ямах глазниц багровые искры. Ефимов завыл, раскинув руки – и туда, в эти длинные ладони старшина вогнал колышки, выворачивая чужие руки в суставах, прибивая к столу. Дерево вошло в дерево, как в масло, и загорелось, выбросив вверх два длинных языка ослепительного пламени, которое поползло вверх по коже Никанора.
Тот разинул рот, широко, словно собираясь вывернуть лицо наизнанку.
Степан не успел увернуться. Из почерневших сухих губ колдуна выпрыгнула живая чешуйчатая стрела, воткнулась старшине в грудь, пониже правой ключицы, пробив тело насквозь. На половицы плеснула длинная нить крови, и корни задрожали, свиваясь кольцами.
Все это тянулось одну длинную секунду. А потом Степан Нефедов, коротко взмахнув рукой, всадил Ефимову в висок сплющенный на конце четырехгранный гвоздь, и череп хрустнул, расседаясь как спелый арбуз. Из дыры плеснуло копотное пламя с ошметками мяса. Колдун съеживался, обугливался, превращаясь в груду тряпок на скамье.
Сзади страшно закричали. Валясь со стола, Степан увидел, как на него бросилась жена Никанора – волосы дыбом, на растопыренных пальцах рук длинные острые когти, не похожие на человеческие. Выставив здоровое плечо вперед, старшина отшвырнул ее к стене и тут же всадил под грудь лезвие финки. Постояв еще миг, женщина осела и мягко стукнулась об пол.
Шипастые корни уже увяли и пожухли. Теперь они безжизненно, воняя гнилью, чернели вокруг выломанных досок, словно остатки погребального венка. Тяжело опустившись на стул, старшина тут же дернулся, услышав шорох из комнаты. Окровавленное лезвие в его руке искало цель. Но сквозь боль, чувствуя, как расползается на груди и спине мокрое пятно, он увидел, что на него молча смотрят двое детей – мальчик и девочка, лет трех-четырех, одинаково белобрысые и замурзанные. Девочка прижимала к себе тряпичную куклу.
Обереги молчали. Степан выплюнул их, и металлические пластинки, превратившиеся теперь в обычные бесполезные железки, забренчали на цепочке. Он глядел на детей, а те во все свои ярко-синие глаза смотрели на него. Не шевелясь, не произнося ни слова. Потом девочка тихо сказала:
– Мама…
Поколебавшись, Степан сунул финку в ножны и шатаясь, собрав в горсть гимнастерку на ране, выбрался из дома. Нужно было уходить, как можно скорее, пока немцы, наверняка уже почуявшие, как рухнула и расползлась защитная паутина, не прислали сюда автоматчиков. Он спустился к ручью и босыми ногами ступил в холодную воду, не чувствуя острых камней на дне. «Дойти…»
Старшина шел, пока не подвернулись ноги. Тогда он с размаху повалился в воду, чувствуя, как холод ручья гасит боль, пожаром разливающуюся в груди.
Вечером вторых суток на него наткнулась группа войсковой разведки.
Где-то, теперь уже в тылу, который еще два дня назад был передним краем, капитан снял трубку полевого телефона.
– Докладываю. Так точно. Еще жив, товарищ полковник.
Россия. Новосибирск. Наши дни
– Кто в это вообще серьезно верит-то? – горячился обычно невозмутимый Иван Стабров, рассудительный и немногословный здоровяк из третьей группы. – Народные приметы – ну ладно, пусть! Погоду предсказать или урожай, еще туда-сюда, могу как-то уложить в голове. Но все эти байки про леших, водяных, домовых…
– Банников, – подсказала Ангела Румкорф, которая возникла в аудитории удивительно бесшумно для человека, передвигающегося с тростью, и уже несколько минут с интересом наблюдала за спорщиками.
– Ой… Извините, мы тут орем на весь факультет. Ну да, банники и прочие овинники, – развел руками Иван. – Все просто, это же очевидные суеверия, отголоски дохристианских верований… Например, у Фрэзера в «Золотой ветви»…
– Я помню, что писал Фрэзер, – безмятежно сообщила в пространство Румкорф, поставив портфель на стол, – а также Токарев, Рыбаков, Леви-Строс и другие очень умные люди. Но вот что я вам скажу, Иван… – она достала кожаную папку. – Есть многое на свете, друг Горацио, что неподвластно электрификации. Ну, или как-то так.
Девушки прыснули, а Иван нахмурился.
– Не будьте таким серьезным, господин Стабров. А знаете, что? Сейчас я вам расскажу одну историю. Которую я сумела восстановить по рапорту и рассказам очевидцев событий. Речь в ней пойдет как раз про баню, а заодно и про такие вещи, которые вы, Иван, как завзятый рационалист, можете, конечно, посчитать коллективной галлюцинацией.
Даже когда профессор Румкорф шутила, глаза ее оставались колючими и внимательными.
– Но, учитывая, что все участники этой истории были битыми жизнью и повоевавшими мужчинами, не склонными к преувеличениям, а также то, чем все обернулось – вряд ли это выдумка.
В первый пар
Веник был хорош.
Степан еще раз вдохнул березовый дух, примерился, взмахнул вязанкой прутьев точно саблей.
