Колыбельная
– Баренцево – оно и летом-то не шибко приветливое. Вода, как лед. По доброй воле купаться не полезешь.
Чернявый, горбоносый боцман со «щуки» перекатил форсисто заломанную папироску из левого в правый угол рта, почесал обросший жесткой смоляной щетиной подбородок и выдохнул сизую струю горького дыма.
– А сейчас, по зиме, здесь не вода, а чистая смерть, – продолжил он, прищурившись на волну. – Выловили мы как-то сбитого фрица, ну, летчика… Он, пока под перископом шли, рядом с нами на парашюте спустился, считай, пробыл в воде всего ничего, минут десять. Всплыли, подцепили, вытащили – без толку, уже готов, проморозился, как треска на леднике. Как рыбы в такой воде живут – удивляюсь я безмерно. Но живут же! А нерпам тут и вовсе разлюли-малина, прямо курорт. Всплываешь, бывало, а она пузо греет, прямо на палубе у аварийного буя развалилась и этак машет ластами: привет, мол, бродяги! Потешная зверюшка, умная. Капитан строго-настрого приказал их не стрелять и даже не думать, чтобы как-то еще охотиться. Да нам зачем такое баловство? У нас и так харчей хватает…
Степан Нефедов скупо улыбнулся. Он стоял возле лодочной рубки, опираясь спиной в бушлате на холодное рубочное железо, и не спеша докуривал «казбечину». Лодку покачивало с борта на борт, волны бились об нее – не сильно, почти ласково, хотя зимний ветер вгрызался в тело под бушлатом с жестокой, беспощадной силой. Уже смеркалось, и тонкая линия горизонта потерялась в тучах.
– Штормяга идет, – вздохнул боцман, – тут не то, что у нас на Черном, до костей пробирает.
– Сам-то откуда? – спросил его старшина особого взвода. Спросил без особого интереса, просто чтобы поддержать беседу, потому что скоро нужно было опять нырять в тесное, душное, пропахшее соляром и тысячей других запахов нутро «щуки», а этого не хотелось до зубовного скрипа. Нефедов привык воевать везде, хоть под землей – но сидеть в стальной, руками человека сотворенной рыбине, скользящей на глубине, и при этом не иметь возможности повлиять хоть на что-нибудь… Такой расклад Степану определенно не нравился.
– Сам я с Пересыпи, – ухмыльнулся боцман. – Анищенко моя фамилия, да все Одессой кличут. Ни в жисть бы не подумал, что здесь окажусь, за тыщи километров. Война не спрашивает, старшина.
– Это точно, – качнул головой Нефедов. Он собирался было сказать что-то еще, но тут с самого верха рубки их окликнули:
– Анищенко!
– Я, тащ командир! – насторожился чернявый боцман.
– Хватит там лясы точить. В лодку! И старшину прихвати… Или шкертиком его там принайтуй покрепче, чтобы не смыло.
– Так точно, тащ командир!
Анищенко подмигнул Степану Нефедову и выплюнул окурок в воду.
– Вот и поговорили, старшина. Давай, пехота, топай в люк, сейчас погружение сыграют, кажись.
Командир Щ-401 капитан-лейтенант Моисеев был совсем молод. Он не разменял еще и четвертого десятка, но был крепок скулами, жесткая складка в углу губ выдавала в нем человека решительного. Он встретил Нефедова внизу, под трапом рубочного люка.
– Товарищ старшина, мне приказано доставить вас по указанным координатам. Так?
– Так, – ответил Нефедов, глядя, как Моисеев потирает висок и мучительно морщится от прихватившей его головной боли.
Помощник командира тронул его за рукав кителя и спросил:
– Может, еще порошок попросить у доктора?
Моисеев отмахнулся, не глядя.
– Спасибо, Николай Владимирович, уже легче. Не до того сейчас, – он снова перевел взгляд на Степана Нефедова.
– Однако больше этого я не знаю. Только координаты и то, что вас всего двое. Причем один из вашей команды – он не…
– Альв он, – спокойно сказал Нефедов. – Альв да я. Все. Вам разве уже десант не доводилось на лодке перебрасывать?
– Было дело, – каплей Моисеев невесело улыбнулся. – Но уже давненько, да и группа тогда была побольше, и задача ясная-понятная – разведка.
– Ну вот, – ответил Нефедов, – значит, опыт имеется. Только у нас задача совсем другая, и вам, товарищ капитан-лейтенант, знать ее не надо, вы уж извините.
– Да я не об этом! – командир подлодки раздраженно мотнул головой. – Я человек военный, и что такое «военная тайна» понимаю отлично. Но высадка в Перс-фьорде в такое время года – дело совсем непростое. По сводкам погоды, там штормит уже неделю, и конца этому не предвидится. На глубине – ладно, там тишь да гладь. А при всплытии? Как высаживать вас прикажете?
– Высадимся как-нибудь, – все так же безмятежно ответил ему Нефедов. – Добраться сначала надо. А потом… потом поглядим.
– Поглядим? Ну что ж, поглядим. Мне вы не подчиняетесь, так что вопросов у меня не будет. Только под ногами не мешайтесь, ладно? – Моисеев отвернулся и приказал: – Все машины полный вперед. Курс по заданным координатам.
Он дождался подтверждения и устало вытер вспотевший лоб. Лязгнул рубочный люк, и Нефедов, в который уже раз прислушался к своим ощущениям, ловя запахи мокрого стылого железа, моря, дизельного топлива, а еще – промозглой северной зимы. «Под ногами путаться последнее дело, это точно», – подумал он.
В лодке было холодно, будто в заиндевелом погребе, на подволоке висели капли. Нефедов снова и снова оглядывал узкие – только разойтись двоим – внутренности лодки, взгляд его скользил по путанице труб и вентилей.
– Да уж, – сказал он негромко, – тут не потанцуешь.
– Во время боевой тревоги такие танцы, бывает, выделывают моряки, на суше и не снилось, – отозвался кто-то.
Командир особого взвода обернулся на голос. Это был старший помощник Фирсов, задумчиво ерошивший аккуратно подстриженную бородку. Нефедов ничего не ответил, только пожал неопределенно плечами. Потом спросил:
– Где мой человек?
– Согласно вашему настоятельному пожеланию, размещен в офицерской каюте, без доступа к нему. У двери выставлена охрана, – сухо ответил Фирсов.
– Спасибо, – сказал Степан, – можете показать, где это у вас?
– Даже провожу.
Матрос, стоящий у двери каюты, посторонился под взглядом старпома. Степан кивнул Фирсову и шагнул за порог. «Комингс», – поправил он себя мысленно.
Ласс сидел неподвижно, его узкое лицо белело в полумраке каюты, освещенной сейчас одной лампочкой. Альв с ногами забрался на узкий диван, обшитый кожей, обхватил руками колени. При виде Нефедова его лицо не дрогнуло ни единым мускулом, только чуть расширились черные, без зрачков глаза.
Находиться на подлодке Лассу было мучительно. Человеку – и тому порой становится не по себе среди этого скопления железа, но для альва, который железо не переносит и прикасаться к нему не станет ни под каким видом, это была просто затянувшаяся пытка. Но так приказал Старший. Приказал – и все остальное больше не имело никакого значения.
