Нефедов, продолжая гладить мурчащего кота, перевел взгляд назад, где вдалеке, из-за городских руин врезался в небо столб дрожащего зеленоватого свечения. Туда, где когда-то стоял Малахов курган, теперь было лучше не соваться никому живому. Старшина вспомнил, как со звоном лопались стеклянные обереги, осыпаясь с шейных шнурков мелким черным прахом; как полыхали пронзительно-острой болью защитные клейма на коже – и невольно поежился.
Кот тут же почувствовал перемену настроения человека, насторожился и даже ненадолго оторвался от остатков хвоста. Поглядел на Степана, коротко муркнул, будто спрашивая: «Ты это чего?»
– Не отвлекайся, а то мне что – чайкам, что ли, выбрасывать? – сурово попенял ему Нефедов.
Позади послышалось цоканье кованых сапог по ступеням лестницы. Кот, успевший догрызть хвост трески, сделал плавный прыжок, чуть задержался на самой нижней ступеньке, подозрительно глянул на старшину зелеными глазищами… И пропал, как и не было его.
– Товарищ старшина, вызывают… – сказали сзади.
Степан Нефедов досадливо вздохнул, аккуратно завернул уполовиненную треску обратно в газету, сунул сверток в вещмешок и поднялся. Похлопал ладонями по черному комбинезону, стряхивая белую пыль.
– Поехали, – коротко отозвался он.
* * *
Город постепенно оживал. Возвращались беженцы, когда-то покинувшие Севастополь, успевшие спастись от нечеловеческой безжалостности черных альвов. Из подвалов выбрались те, кто чудом ухитрился не попасться на глаза немцам, уцелеть в аду городских боев и всепроникающих рунических заклятий. Таких было совсем немного, горсточка людей, больше похожих на черные, качающиеся тени. После короткой проверки их направляли – кого в госпиталь, а кого в пункты питания, или на прежнее место жительства. Хотя не было уже в Севастополе никакого «прежнего» места…
Степан Нефедов сидел за наспех сколоченным деревянным столом и хлебал суп, экономно откусывая от горбушки ржаного хлеба. Суп был горячим и вкусным, о большем и мечтать не приходилось. Старшина наслаждался каждым глотком, чувствуя, как съежившийся внутри желудок, уже привыкший к холодной тушенке и сухарям, будто расправляется. Из Круглой бухты, рядом с которой обосновалась группа особого взвода и стояла полевая кухня, крепко тянуло гарью, но теплый летний ветер гнал ее прочь, а если глядеть в синее небо с редкими облаками – и вовсе верилось, что никакой войны на свете нет.
– Красота, – пробормотал Степан, отхлебнув ароматного черного чая из своей жестяной кружки.
– А, товарищ старшина? – недослышав, приставил ковшиком ладонь к уху повар – коренастый сивобородый дедок, на гимнастерке которого Нефедов заметил медаль «За отвагу». – Добавки вам? Мигом сообразим!
– Нет, Аникей Палыч, мне хватит, – отдуваясь от сытости, Степан облокотился на стол. – Чаёк допью и хорош расслабляться.
– Чай не пил – откуда сила? – рядом, будто из ниоткуда, возник бурят Никифоров, протягивая старшине два бумажных пакетика.
– Чай попил – совсем ослаб, да? – Нефедов надорвал оба пакетика, высыпал в ладонь крупинки бурого порошка. Поморщился, потом высыпал порошок в рот и стал торопливо пережевывать. Лицо его мучительно исказилось и побелело, зрачки глаз расширились почти во всю радужку. – Ух, ч-черт…
– Чайком запей, чайком, Степан Матвеич! – бурят торопливо подал старшине кружку. Повар тревожно следил за ними, помешивая черпаком в котле, но помалкивал. Нефедов поймал его взгляд и судорожно, через силу улыбнулся.
– Без этого нам никак, Аникей Палыч… – сказал он и в два глотка допил чай. – Слишком много всего Охотники нахватали здесь, так просто не пройдет.
– Да что я, не понимаю, что ли… – пробормотал повар.
– Товарищ старшина, вы как? – спросил Санька Конюхов, полируя ветошкой вороненую сталь трофейного «маузеровского» штыка.
– Лучше всех, – резко ответил Нефедов, – где остальные?
– Согласно распоряжению, списочный состав отдыхает! – отрапортовал Конюхов, не отрывая взгляда от штыка.
– Какому еще распоряжению? – хмыкнул Степан. – Кто распорядился?
– Я распорядился.
Степан встал из-за стола, его чуть качнуло, но он тут же крепко притопнул по земле ногой, обутой в немецкий шнурованный десантный ботинок, выдохнул, упрямо мотнул головой. На самом-то деле шаги человека, который теперь стоял рядом, он услышал еще минуту назад, но виду не подал.
– Товарищ генерал, – сказал он, – не ждали вас…
– А я без приглашения, – генерал Иванцов махнул рукой подскочившему Конюхову, – садись, чего распрыгался? Чаем угостите, а?
Огромная кружка, больше похожая на кастрюльку, тут же перекочевала по рукам и оказалась на столе, напротив Иванцова. Полковник потянул носом и удивленно хмыкнул:
– Надо же… Травы крымские, благодать. Откуда? Здесь же все перепахали бомбами да снарядами вдоль и поперек.
– Так это и не отсюда, – отозвался Конюхов. Он придирчиво осмотрел штык, нашел на нем еще какой-то, одному себе видимый изъян и достал из кармана маленький точильный камень. Провел по лезвию раз-другой, хмыкнул довольно и убрал камень обратно в карман, а штык точным движением вогнал в ножны. – Эти травки я еще под Симферополем собирал, в Керменчике, возле старой крепости… как ее…
– Неаполь Скифский, – отозвался Иванцов, после того как осторожно подул на травяной отвар и сделал первый мелкий глоток.
– Ага, – Санька кивнул, – точно. Я раньше думал, что Неаполь – это который в Италии. Даже книжку в школе читал, про Гарибальди. А оказалось, у нас свой есть, поближе.
– Ученье – свет, – вздохнул генерал и нехотя поставил кружку, внимательно глянув на Степана Нефедова. Конюхов, перехватив этот взгляд, тут же поднялся, похлопал себя по карманам.
– Курево забыл, – сокрушенно сказал он. – Разрешите, товарищ генерал, схожу за папиросами. Да и медку прихвачу заодно.
– Медку? – не понял Иванцов. – Какой еще мед?
– Обыкновенный, – сказал Нефедов, снова усаживаясь за стол. – Луговой, крымский. Конюхов тут с одним пасечником познакомился, чуть ли не земляки оказались. Теперь раз в неделю он к нам с медом и приходит, то соты принесет, то просто в горшке… Мы тоже думали – ну какой тут мед-то, после всего этого? Оказалось, уцелели пасеки, даже поблизости от Севастополя есть. Сам-то я на этот мед смотреть не могу, но штука полезная.
– Ну вы даете, – усмехнулся Иванцов. – Тут даже в штабе армии ни о каком меде слыхом не слыхивали, а Охотники, я гляжу, лучше всех устроились…
Он тут же резко осекся, замолчал, глухо покашливая. Вспомнил, видимо, чего на самом деле нахлебались бойцы особого взвода. Санька Конюхов понял его молчание по-своему.
– Да все в порядке, тащ генерал, все по-честному! – с жаром сказал он. – Мы ему за каждый горшок меда платим столько, сколько попросит!
Иванцов махнул рукой: иди, мол. Конюхов козырнул и убежал, а двое остались сидеть за столом молча.
