– За него отвечаем все. Если увидите, что коту плохо и мне тоже кранты – тогда сначала спасайте кота, а я как-нибудь сам разберусь, – сказал Нефедов перед отправлением. Подумал и добавил: – Хотя, если все делаем правильно, то никого спасать и не придется.
Уже потом, вспоминая тот день, Никифоров разводил руками и огорченно говорил:
– Я нож тупил, строгал деревяшки… Знал бы – лучше бы подушку с собой взял, поспал бы прямо на берегу!
На борт «Омахи», ржавой грудой поднимавшийся из воды, лезть не стали. Не хватало еще блуждать в мешанине гнутого взрывами, зазубренного металла. В упор глядя на судно, Нефедов молча достал из кармана костяную пластинку, издающую душный, резкий запах меда и липнущую к пальцам. Вечером, когда пластинку отдал старшине Ласс, он произнес всего несколько слов.
– Не подходи к нему близко. Это дело миур’саур
[19], не твое.
– Постараюсь.
Сейчас Нефедов в самом деле собирался сдержать обещание и зря не сделать ни единого шага. Поэтому он достал липкий амулет, посмотрел сначала на Никифорова, потом на Конюхова – и сломал податливо хрустнувшую кость точно пополам, по глубокой борозде пропила.
Небо над «Омахой» словно бы стянулось, завернувшись по краям, как полыхающий багровым цветом свиток. Ржавый борт лопнул по шву, выстрелив заклепками, вода у пирса вскипела и исчезла, обнажив дно, покрытое частями скелетов и отдельными костями. Мир вокруг Нефедова стал ненастоящим, мертвенным, и старшина чувствовал, как сквозь истончившиеся стены этого мира на него смотрят неисчислимые и невыразимые взгляды, от которых кровь превращается в ледяную кашу. Он переживал такое ощущение много раз, но всегда – будто в первый, ощущая, как кровь течет из носа по губам и капает с подбородка. Боевая магия «Маятник» приморозила пальцы к обломкам костяной пластинки, но Степан, чувствуя, как на каждое плечо словно взвалили по тяжеленному мешку, медленно встал на одно колено и дернул завязку армейского «сидора».
Василий вылетел из вещмешка полосатой молнией, метнулся вперед и заорал так, словно был не котом, а как минимум, живым корабельным ревуном. А впереди, из развороченного борта «Омахи», медленно, пришибленное ударом магии, лезло что-то отвратительное, рвущее мозг болью, клубящимся комком когтистых щупалец оставляющее зарубки на плитах пирса. Лезло – и запах гнили, крови и меда становился невыносимо тошнотворным, лез в горло, не давал дышать.
Кот заорал еще раз, и вдруг неживой дернулся назад, а ледяные иглы боли разом пропали из головы старшины. Василий стрелой понесся вперед, яростно завывая, но старшина Нефедов, пока еще человек – оказался быстрей кота. Одним движением, превратившись для Конюхова и Никифорова в размытый силуэт, Степан увернулся от когтей и зубов полосатого миур’саур и спеленал его по всем лапам.
Окоченевший, мертвый мир вдруг будто бы пошел вперед, двинулся с протяжным стоном. Кровь из носа у Нефедова потекла еще сильнее, а деревянные дощечки, висящие у всех троих на шее, затлели и стали обугливаться.
Медоубийца взвыл, пятясь и подергиваясь маревом, будто в жаркий день, когда горячий воздух плывет над каменистой дорогой. Под ухом у Нефедова выл Василий, и через все это безобразие, удерживая кота, яростно, сражавшегося с вещмешком, старшина заорал, разбрызгивая капли крови с губ и подбородка:
– Давай!
Никифоров вскинул руки.
Три Знака с треском взорвались, не причинив вреда тем, на чьих шеях они висели. Пропитанные магией деревянные осколки полетели вперед. Мимо цели не прошел ни один. Плывущим взглядом старшина успел заметить, что Конюхов, припавший к земле, оттолкнулся и прыгнул. В мареве блеснул его нож.
И все кончилось.
* * *
– Вот знаешь, командир, о таком предупреждать надо, – вяло сказал сержант. Он попытался сесть, но потом просто махнул рукой, оставшись лежать на берегу, раскинув руки и ноги. – «Маятник», это же такая штука… Как из пушки по воробьям. У меня ощущение, как будто меня мехом внутрь вывернули, потом обратно, а потом еще раз. И внутрь напихали битого стекла и всякой дряни.
– Тебе бы книги писать, – хрипло отозвался Нефедов. Он расстегнул залитый кровью комбинезон и теперь сидел, обхватив руками голову, которая нещадно болела.
– И напишу! – оживился Конюхов. – Мне бы только встать… ох, елки-палки.
Никифоров глухо застонал и открыл глаза.
– О, вот и наш чародей очухался, – попытался съязвить Конюхов. – Ты чего сделал, а? Это твое заклятье меня как бревном по башке шарахнуло!
– Нельзя по-другому было, – глухо сказал Никифоров. – Нас кот спас. Всех спас. Если бы его не взяли, и «Маятник» бы нам не помог. Думаешь, мне легко было?
– Да ты просто руками махнул! – возмутился сержант.
– Э, балаболка, – беззлобно отвернулся бурят. – Трещи-трещи. Живой главное…
– Да все я понимаю, – промычал Конюхов. Ему все-таки удалось сесть, и теперь он жмурился, глядя, как сквозь тучи пробивается утреннее солнце. – Все понимаю, но есть теперь долго не смогу. Примерно до вечера…
– Ты лучше скажи, зачем ты ножом махал? – спросил Нефедов.
– Да затем, – серьезно ответил Санька, – что эта тварь напоследок почти дотянулась до нашего спасальца, кормильца и поильца. То есть до кота. Ты же, командир, сам дал приказ перед боем – кота беречь пуще глаза. Я и взбрыкнул. Кстати, а где он, спасалец-то? Куда делся?
Нефедов встревоженно обернулся. И тут же успокоился. Кот Василий, устроившись на пустом вещмешке почти у самой кромки воды, не торопясь доедал беломорскую копченую треску.
– А я-то думал, чем пахнет, – потянул носом Никифоров. – Ишь, шустрый!
– Заслужил котофей. Законная добыча, – развел руками Конюхов.
– Из мешка забыл достать, – сокрушенно сказал старшина. – Так и не попробую, значит.
Россия. Новосибирск. Наши дни
«Особые условия всегда требуют особенных действий. Порой эти действия идут вразрез не только с привычной нам моралью, которую можно назвать „общечеловеческой“, но и подвергают испытанию все устоявшиеся представления человека о физическом мире, природе вещей и так далее. Работа Особого взвода практически полностью строилась на одном главном принципе: любой инструмент, который годится для того, чтобы победить в схватке с врагом и обеспечить выполнение боевой задачи – должен быть задействован с максимальной эффективностью. Все остальное вторично. Кто-то может посчитать это еще одним применением на практике старого принципа „цель оправдывает средства“. Но дело в том, что в случае с Охотниками цель всегда одна – защитить живых людей, а не превратить их в расходный материал. И такая цель действительно оправдывает все, на что приходится идти в боевой обстановке».
(Генерал-полковник В. С. Иванцов. Закрытая лекция в Академии Генерального Штаба Вооруженных Сил РФ. Совершенно секретно. Только для слушателей)
Ангела Румкорф закончила читать вслух и положила лист обратно в папку.
