– Справитесь, куда вы денетесь, – ответил Нефедов. – И еще раз справитесь, если нужно будет, а потом еще раз. А потом я лично, своими руками, то, что останется от взвода, метелкой в угол замету и все. Это же запросто – раз, и готово. Да, Файзулла?
– Плохо говоришь, командир, – буркнул татарин и осторожно потрогал висок сквозь повязку. Покривился от боли. – А если ты сам пойдешь, один – метелка не пригодится, да?
– На меня и зубной щетки хватит, – невесело отшутился старшина. Якупов шутку не принял: глядел выжидающе, прищурившись, и Степан помрачнел.
– Значит, так. Файзулла, ты здесь останешься за старшего, пока я не вернусь. Одному всегда легче. Вон, альвы тебе подтвердят… – он резко оборвал фразу на полуслове.
Не было альвов.
Ни одного.
Ласс, Тэссер, Тар’Наль – никого рядом. Когда они остались там, прикрывать отход мангруппы, Нефедов был почти спокоен. Не в первый раз, даже не в десятый. Но прошли уже сутки после возвращения в расположение. И никого.
Степан машинально прислушался к ощущениям, словно бы включил внутреннее ухо. Обереги молчали, их тонкие пластинки безжизненно висели на шее, не обжигая и не леденя кожу, как это бывало в секунды опасности. Один из оберегов резал Ласс, на этот Знак у старшины была самая большая надежда. Но – молчание.
– Саэр’Тай, – он повернулся к неподвижно замершему альву, – мы пойдем вдвоем.
Вокруг внезапно что-то изменилось. Выстрелила тонкой ледяной иглой боли пластинка «Стража» – серебряного оберега в виде граненой иглы. Нефедов мог легко отличить сигнал «Стража» от прочих – этот укол всегда отдавался во рту мятным онемением, точно от конфеты-леденца.
Якупов быстро поднялся с кунгаса, стиснул в кулаке отомкнутый приклад своего «судаева». На его лицо упала тень, превратив острые скулы в ретушь, как на старом черно-белом снимке.
– Вдвоем не надо, – молодой голос царапнул остро, но Нефедов не пошевелился, так и стоял расслабленно, – втроем будет лучше.
– И то верно, – отозвался старшина равнодушно, – а если еще балалайку с собой взять, то по дороге можно сплясать. И медведя, опять же, с кольцом в носу, захватить не помешает.
– Я не умею на балалайке, – сказал Казимир Тхоржевский, аккуратно обходя альва по широкой дуге, – мне на гитаре как-то привычнее. Могу даже спеть. Романс, например. А медведю с нами будет не очень хорошо, испугается мишка.
– Романс… Аристократ, – с уважением покачал головой Степан, закуривая. – Сразу видно шляхту, прямо пан Володыевский.
– Он не поляком был. – Казимир сел за грубо сколоченный стол, избегая встречаться с кем-нибудь взглядом, аккуратно откинул полу серого английского пальто, чтобы не испачкать чем-нибудь ненароком.
– Как-то не ожидал тебя здесь увидеть. В прошлый раз, помнится, ты мне сказал, что теперь тебя долго не будет.
– В прошлый раз я и сам не знал, что дальше будет.
Тхоржевский впервые за разговор поднял голову и глянул Нефедову в лицо.
– А теперь там Настя.
Удивить старшину было трудно, почти невозможно. Но сейчас командир особого взвода резко закашлялся, выкинул в пыль окурок, в несколько затяжек добитый почти до мундштука. Хрипло ответил:
– Откуда знаешь?
– А ты забыл? Ты же ничего никогда не забываешь. Теперь мы оба точно знаем, кто из нас где. Даже если не хотим знать.
– Ты не должен был знать, куда ее отправили.
– А я знаю.
– Так, – сказал Нефедов. – Значит, знаешь. Настя-санинструктор, значит… Ладно, нашим легче. Сейчас пойдем вдвоем. Ты и я. Только переоденься, очень тебя прошу.
* * *
Он хорошо помнил тот день. Прибрежная деревенька Мяоси на всех, даже самых крупных картах Манчжоу-Го обозначалась несколькими черными точками, хотя и находилась не так далеко от Люйшуня, бывшего Порт-Артура. Ничего интересного не было в этой россыпи кособоких домишек, с неизменными сохнущими на берегу рыбацкими сетями, йодной вонью гниющих на солнце водорослей и стеклянными поплавками, болтающимися в мусорной воде рядом с облезлыми кунгасами. Ничего, кроме одного.
«Отряд 732».
Он был здесь, скрытый в серых бетонных бункерах на Крестовой горке, поросшей жесткими как проволока кустами – так, что отойди на двадцать шагов, ничего и не заметишь, никаких пулеметных гнезд, потайных люков. Но на эту горку никогда не садились птицы, облетали стороной, как будто чуяли, что скрыто внутри.
Отряд зашел ночью, с моря, скрытый наведенным опытной рукой туманом. Вместе с людьми из взвода шла морская пехота, бойцы батальона Романцева, которым приказано было прикрывать снаружи. И – Настя Левандовская, санинструктор. Взвод одним махом проскочил Мяоси, где не гавкнула ни одна собака – то ли поработали колдуны, а то ли всех собак уже поели – жилось здесь совсем не сытно.
Казимиру Тхоржевскому карта была не нужна, он и так знал, куда идет. Со стороны было похоже, будто клок серого тумана скользил к подножию горы – быстро, еще быстрее, человеку не угнаться. Перед закрытыми глазами вампира тлело багряное зарево, высвечивая контуры бункеров, в которых плескалось что-то похожее на коптящий черным пламенем огонь. «Отряд 732» почти успел открыть Врата и выпустить в этот мир чудовище, которое в японских секретных бумагах равнодушно и тускло называлось «Заключительное исследование».
На подходе к бункеру Тхоржевский даже не замедлился – смятая гармошка проклепанной стальной двери отлетела в сторону, а пулеметный расчет, за один миг превратившийся в иссушенных мумий, шуршащих пергаментной кожей, так и остался валяться в узкой нише дота. Ни сожаления, ни злости Казимир не испытывал – ему просто нужно было восполнить силы, потерянные в стремительном перемещении. Да еще эта дверь…
На какое-то мгновение он вышел из состояния тумана и увидел рядом старшину Степана Нефедова. Увидел – и невольно дернулся в сторону, наткнувшись на взгляд, в котором не было ничего человеческого – сияющие ледяным огнем глаза на черном лице, с которого хлопьями осыпалась кожа. Сквозь зажатые в зубах обереги Нефедов, кривя окровавленные губы, промычал:
– Бегом! Бегом! Там уже… Пошел! – и метнулся вперед, размывшись в движении. Нет, быстрее или сильнее Казимира он не был, но почему-то у Тхоржевского не возникло и мысли о том, что такому приказу можно не подчиниться. Он рванулся дальше, обгоняя, чувствуя только голод и желание поскорее покончить со всем этим.
И провалился в черное небо на плоскогорье, обрамленном безжизненными серыми пиками скал. Л’йенг, обитель демонов. Небо, которого здесь, в подземном бункере не могло быть. Но Врата были открыты, и над ними стоял, нарастая, непредставимый человеку вой существ, которые шли в этот мир оттуда, извне.
– Куда! – каркнул Нефедов, обернувшись и увидев, как несколько матросов кинулись следом за Охотниками. – Куда без приказа прете?! Никифоррр…
Он захлебнулся рычанием, но взводный колдун его понял и припал к земле, разводя руки так, будто собирался распрямиться и прыгнуть в небо, как в воду. Сзади что-то загудело, треснуло, бетонные плиты коридора обрушились, сминаясь, как пластилин и отсекая морскую пехоту – храбрых солдат, но обычных людей.
