Укрывшись пологом чума от ветра, Трубников долго выбивал снег из капюшона куртки, растирал закоченевшие пальцы. Нефедов молча смотрел на него, но не торопил – видно было, что парень иззябся вконец. «Зачем он здесь? – думал старшина, машинально подбрасывая в костер мелкие щепочки. – Отсюда до стоянки километров десять будет. Как шел по такой пурге?»
Когда Трубников немного согрелся, Хороля протянул ему кружку, полную крепкого чая, – сам сел неподвижно рядом, сгорбился, стал посасывать свою трубочку.
– Рассказывай, – Степан проводил взглядом Богораза, шагнувшего за полог, и снова поглядел солдату прямо в глаза. Трубников, совсем молодой парень, пригладил волосы цвета соломы на вспотевшем лбу и поставил кружку на маленький столик у ног.
– Товарищ старшина, Никифоров передает, что дело сильно плохо оборачивается… Табкоче Ямал объявился.
– Табкоче Ямал? – Нефедов прищурился. Не поворачивая головы, он почувствовал, как замер и сжался Хороля, у которого выпала из пальцев трубка. – Как так? Он же давно в покойниках числится?
– Объявился, – парень снова глотнул чаю, закашлялся от крутого кипятка, продиравшего горло, – и не один. Связи нет, поэтому Никифоров на словах велел передать – Ямал готовится поднимать менквов.
Нефедов поднялся. Не спеша прогнулся в спине так, что хрустнули позвонки. Покрутил головой, молча снял с шеста куртку. Хороля Вануйто глядел на него, но из-за глубоких морщин, изрезавших стариковское лицо, нельзя было угадать, о чем он думает. Только когда старшина проверил обойму и снова вогнал ее в рукоятку пистолета, хозяин чума заговорил.
– Собрался, Степан?
– Да уж, – отозвался Нефедов, подгоняя ремень, – теперь некогда ждать.
– Табкоче Ямала твоими пулями не взять. Ямал шибко силен. Хитер Табкоче, может и мертвым прикинуться. Слушай меня, Степан. Шибко хорошо слушай. Есть у Табкоче Ямала три смерти. Одну он уже пережил, а сейчас ты идешь ему вторую давать. Но есть еще третья…
– Как у Кащея Бессмертного, что ли? – фыркнул Трубников. Старшина холодно взглянул на него, постучал пальцем себе по лбу – дурак, мол. Парень осекся виновато, но Хороля на него и не взглянул, продолжая говорить.
– Третья смерть у Табкоче Ямала – в его зубах. Пока он свои зубы крепко сжимает, никак не помереть ему. Ты вот что, – старик с трудом поднялся на ноги, проковылял к дальней лежанке. Пошарил в шкурах, что-то достал оттуда и повернулся к Степану. Приглядевшись, тот увидел, что ненец держит в узловатом кулаке длинный черный нож.
– Возьми вот это, – Хороля протянул нож Степану, и тот принял его, хмыкнув от неожиданной тяжести клинка. Каменный нож был очень холодным, казалось, что незаточенное лезвие покрыто черным инеем.
– Зачем это, товарищ старшина? – недоуменно спросил вернувшийся Богораз. Чернецов и Матвеев неловко толкались на пороге, пытаясь поместиться на крохотном пространстве.
– Воткни это ему в зубы, ерво! – крикнул старик неожиданно зло. – В зубы, чтоб он не мог сжать свои поганые челюсти! И закопай с ним… Он многих хороших людей погубил.
Степан молча убрал нож в потайной карман куртки. Положил ладонь на плечо хозяину чума, несколько секунд думал. Легонько сжал пальцы на худом по-птичьи плече, опустил руку и негромко сказал:
– Все – за мной…
За пологом чума их встретила снежная круговерть.
– Как ты шел? – крикнул старшина Трубникову, застегивая на ногах ремни широких охотничьих лыж. Парень вытянул руку, показал куда-то в белую муть.
– Никифоров! – отозвался он. – На меня «нитку» бросил, вон она, еще светится!
Все стало ясно. «Нитка», дорожный оберег, работала наподобие компаса, призрачным светом указывая тому, на кого была «брошена», путь к заданной цели. От маршрута можно было отклоняться, но голубая линия, невидимая чужим глазам, только изгибалась и вспыхивала ярче, не обрываясь.
– Первым идет Трубников. За ним, в одном шаге – Богораз, потом Чернецов и Матвеев. Я – замыкаю. Никому не отставать, ясно? Проводник у нас один, поэтому каждый должен видеть спину впереди идущего. Ясно?
– Ясно, – отозвались солдаты вразнобой, переминаясь с ноги на ногу, обвыкаясь к лыжам.
– Ну, тогда вперед.
Трубников с ходу взял приличную скорость, и некоторое время Степан напряженно следил, боясь, что кто-нибудь не выдержит, собьется с ноги, остановится. Но все шли ровно, постепенно старшина тоже приноровился к широкому лыжному шагу и задумался, не отрывая взгляда от широкой спины Матвеева, качавшейся перед ним.
Табкоче Ямал…
Самый сильный шаман, о котором здесь, в открытой всем ветрам тундре, говорили с опаской, оглядываясь через плечо, словно боялись, что он услышит и накажет. Множество темных историй ходило про Ямала, про его «дружбу с темными», про то, что он и вовсе не человек. Историям Степан не верил, но было еще кое-что, заставлявшее крепко задуматься. Еще в Обдорске старшина бегло пролистал старую папку под секретным грифом – отчет северной экспедиции Евладова. На нескольких листах, твердым и уверенным почерком, начальник экспедиции описывал Табкоче Ямала, особо подтверждая необычайные способности этого человека. Листы эти были из отчета изъяты и остались в архивах НКВД, как и записи экспедиции Житкова за двадцать лет до того. Табкоче Ямал упоминался и там – черный шаман, творивший злые, древние обряды, вызывавший духов мертвых, метивший кровью свои жертвы.
Когда за ним, как за «представителем вредного культа» приехали, случилось страшное. Отряд солдат, приступивший было к стойбищу шамана, исчез весь до последнего человека. Присланное подкрепление обнаружило только клочья шинелей, нечеловеческой силой погнутые и изломанные винтовки, и множество вмятин во мху, словно гигантские ноги с силой вбивали его в самую мерзлоту. Кровь была повсюду, но тел так и не нашли. А посреди всего этого, в единственном уцелевшем чуме, рядом со святилищем, устроенным прямо на нартах, неподвижно сидел Табкоче, и глаза его, круглые как у совы, светились в темноте.
Увозить его не стали. По приказу командира каждый из солдат просто разрядил в шамана, так и не пошевелившегося, всю обойму своей винтовки. Тело, до отказа набитое сплющенным свинцом, закопали тут же, на берегу озера, без всякого знака. «Нехорошо, неладно сделали, – шептались по чумам ненцы, покуривая трубки, – не убили до конца. Вернется».
Вернулся.
Споткнувшись на кочке, Нефедов тихо ругнулся. Мысли перескочили на другое. Старшина поймал себя на том, что думает о своих – как они там сейчас? Оторванный от особого взвода, Степан чувствовал себя непривычно одиноким, словно исчезла надежная защита, о которой даже и не задумываешься, пока она есть.
Два месяца назад генерал Иванцов был немногословен. Разговор с ним вышел коротким.
– Отправляйся в Обдорск, Степан, – сказал он. После недавнего ранения Иванцов еще больше сутулился, напоминая медведя-шатуна – старого, облезлого, но все еще опасного и сильного.
