– Что?
– Ты и Галло, готовьтесь. Сегодня после обеда, около пяти. Возможно, придется арестовать Ауджелло.
Фацио, как рыба, открыл и закрыл рот. Сначала его лицо залила краска, потом оно стало восковым.
– По… чему? – спросил он тихо.
– Потом объясню.
В это время вошел Катарелла с листками в руках.
– Вот, все распечатал.
Монтальбано сунул бумаги в карман.
– Пока!
И уехал в Маринеллу.
И почему телефон звонит всякий раз, когда он открывает дверь? Поскольку на этот раз Монтальбано не ждал звонка Лауры, отвечать он не торопился.
Первым делом открыл дверь на веранду, потом прошел на кухню.
Обедать придется дома, посмотрим, что приготовила Аделина. Открыл духовку.
Настоящее сокровище! Макаронная запеканка и кефаль по-ливорнски.
Снова зазвонил телефон. Это был господин начальник.
– Монтальбано, как вы?
Черт бы тебя побрал! Кто бы сомневался, что Бонетти-Альдериги захочет лично убедиться, что комиссар действительно дома. И он тут как тут! Готов за все ответить.
– Ничего страшного, нога…
– Я не об этом, – резко перебил его начальник.
Нет? Тогда о чем, интересно? Помолчи и послушай, куда он клонит.
– А о вашем психическом здоровье, которое меня беспокоит куда больше.
Что за новости? О психическом здоровье? Да как он смеет!
– Господин начальник полиции, я многое готов терпеть, но моя психика… Как вы можете?!
– Позвольте мне сказать. И отвечайте только на поставленный вопрос.
– Я вообще-то…
– Монтальбано, прошу вас, хватит! – взорвался Бонетти-Альдериги.
Должно быть, разозлился не на шутку. Пусть выпустит пар. Интересно, что конкретно его интересует?
– Правда, что вы понесли тяжелую утрату?
Все, конец. Проклятый Латтес рассказал!
– А именно умер ваш сын, – продолжил начальник бесстрастным тоном.
Святые угодники, как выпутаться из этой истории?
– И ваша жена в отчаянии.
Голос комиссара стал ледяным.
– Тогда объясните, почему везде указано: холост и бездетен?
Айсберг оторвался от льдины.
Святые угодники, помогите! В голове у Монтальбано прокрутились на бешеной скорости сто возможных вариантов ответа, но ни один не показался ему убедительным. Он открыл рот, слова застряли где-то на подходе. А начальник между тем продолжал.
– Я все понял, – только и сказал он.
Лед, полученный лабораторным путем.
– Надеюсь, вы как-нибудь расскажете мне, зачем так подло и низко обманули порядочного человека, доктора Латтеса.
– Я не хотел… – наконец-то смог выдавить из себя Монтальбано.
– Если бы решение оставалось за мной… но я вынужден, против своей воли, вернуть вам расследование. Я вам так скажу: если на этот раз дадите маху, пеняйте на себя! И держите меня в курсе. Всего наилучшего!
«Всего наихудшего» было бы уместнее.
Оплошал так оплошал! Сквозь землю бы провалиться! Но есть положительный момент: Латтес больше не будет совать нос в его семейные дела.
Кстати, в начальственном гневе проскочило важное признание, а именно: начальник полиции вынужден вернуть дело комиссару. Не по своей воле. Значит, кто-то вмешался, но кто? А главное – зачем?
Поскольку начальник полиции уже позвонил, можно спокойно отправляться на обед к Энцо.
Монтальбано подходил к порту, совершая ставшую привычной послеобеденную прогулку, когда его осенило. Нужно подтолкнуть Джованнини раскрыть наконец Мими обстоятельства дела, чтобы подтвердились все подозрения.
Сделав большой круг, он направился к «Ванессе» и поднялся на борт.
– Есть кто-нибудь?
– Кто там? – ответил из салона голос капитана.
– Комиссар Монтальбано.
– Проходите-проходите!
Комиссар спустился вниз, капитан еще обедал. Диджулио прислуживал за столом.
– Ой! – воскликнул Монтальбано. – Так вы еще не пообедали? Может, зайти позже?
– Да ради бога, я уже закончил. Выпьете со мной кофе?
– С удовольствием.
– Садитесь.
– Синьоры Джованнини нет?
– Есть. Она отдыхает. Если нужно…
– Нет-нет, пусть отдыхает! Слышал, у вас были проблемы с топливом?
– Да, но это была ложная тревога.
– Мечтаете скорее покинуть порт?
– Если завтра утром нам выдадут тело бедняги Шайкри, как обещали, мы похороним его и к вечеру снимемся с якоря.
Диджулио принес кофе. Помолчали. Монтальбано стал рыться в карманах. Он что-то искал и принялся выкладывать на стол все, включая бумаги, которые дал ему Катарелла. На первом листе крупными буквами напечатано: «Процесс Кимберли». Комиссар не успел прочесть, о чем речь, но что бы там ни было, на капитана это должно произвести впечатление, поскольку папка с таким названием лежит в сейфе у Джованнини. В самом деле, когда взгляд капитана упал на стол, Монтальбано заметил, как забегали его глаза. Наконец комиссар вытащил из кармана пачку сигарет и засунул все обратно.
Спарли явно задергался:
– Если хотите поговорить с синьорой, я могу…
– Ну что вы! – широко улыбнулся Монтальбано. – Не стоит. Я зайду позже. Всего хорошего!
Он вышел на палубу и спустился на набережную. Спарли не двинулся с места.
Надо бы узнать, что это за процесс Кимберли, если капитан так нервно реагирует.
Но сначала – прогулка, а когда вернусь в комиссариат, почитаю.
Он сел на свой любимый камень, и мысли о Лауре подступили с такой силой, что причиняли реальную физическую боль. Возможно, мысли эти, накопившись, обрушились в одночасье, ведь какое-то время ему удавалось не думать о ней, погрузившись в расследование. Но теперь он тосковал, и это было мучение, кровоточащая рана.
Нет, звонить ей нельзя, он не должен. Хотя кое-что можно предпринять.
Он подъехал к администрации порта.
Перед входом стояли охранник и два моряка, о чем-то беседовали. Монтальбано проехал немного вперед, так, чтобы в зеркало заднего вида было видно входящих.
Простоял четверть часа, куря сигарету за сигаретой. Вдруг, в момент просветления, ему стало стыдно.
Что ты здесь делаешь? Зачем? Ты не позволял себе такого в шестнадцать, а тебе, дорогой, пятьдесят восемь! Пятьдесят восемь, Монтальбано! Вспомни об этом! Ты в своем уме?! Это старость толкает тебя на такие поступки!
