Главное – я ничего не мог опровергнуть. Единственные мои контраргументы: “я ничего не помню” и “я не такой”, но много ли они стоят? В суде (быть может, даже наверняка): дамы и господа присяжные, я понимаю, что на удавке обнаружили ДНК моего клиента, но посмотрите на него, такой милый молодой блондин из такой приличной богатой семьи, такой красавчик, никогда не был замешан ни в чем подобном, разве он похож на убийцу… И если получится как-то замаскировать мои набрякшие веки и сделать так, чтобы язык не заплетался, пожалуй, мне удастся их убедить. Здесь же, в клубах пара, под беспощадную барабанную дробь воды и страдальческий стон труб, все было иначе. Что бы ни было у меня в голове, кем бы я себя ни считал – это не стоило совершенно ничего.
Две руки, чтобы повернуть ключ в ржавом замке, шепот Заходи, чувак, ухмылка Доминика в лунном косом луче. Удавка врезается в плоть, из горла рвется сдавленный вопль, ноги отчаянно сучат по грязи. Немыслимая тяжесть тела, которое нужно протащить по бесконечному травяному простору, оглушительное до жути собственное дыхание, руки соскальзывают, мрак, суматоха, ничего у меня не получится, – я понятия не имел, что из этого действительно помню, а что порождение темных галлюцинаций, превосходящих воображение, неуправляемых и бессознательных, кипевших собственной мощью и жизнеподобием.
Все это казалось мне насилием, чужим, безумным, наведенным мороком. Разве я мог так думать? Я ведь совсем не такой: пью пиво с друзьями, ловко модерирую споры в твиттере, ленивыми дождливыми воскресными утрами в постели с Мелиссой завтракаю круассанами. Я не сразу понял, почему же нахлынувшее чувство показалось мне таким знакомым. Я по-прежнему стоял в душе, вытаращась в пространство, – наверное, добрых полчаса, вода уже остывала – и вдруг вспомнил: безликий доктор что-то бубнит, я первый день в больнице, невропатолог, судороги, эрготерапевт, словно все это имеет ко мне какое-то отношение, и постепенно до меня доходит, что да, имеет, теперь это и есть моя жизнь.
Вода остыла до такой степени, что я начал дрожать. Я уже вытирался, как вдруг услышал осторожный стук во входную дверь, потом пауза, мерное бормотание Хьюго сливается с другим голосом. Тон беззаботный, приятный, ничего срочного, но я узнал этот голос сквозь стены и пол, я узнал бы его с первого слова где угодно, точно влюбленный. Рафферти.
У меня подкосились ноги. Как же быстро. Я понимал, что рано или поздно это произойдет, но думал, через несколько недель, если не месяцев, а в глубине души по-дурацки надеялся: быть может, мне и вовсе удастся отвертеться. Я даже подумал, не сбежать ли, – Хьюго их заговорит, я выпрыгну в окно, перелезу через заднюю стену и… – но, еще не закончив мысль, осознал, что все это чушь, и что дальше – сбежать в леса и поселиться в пещере в горах Уиклоу? Я наскоро оделся, кое-как застегнул пуговицы – по крайней мере, когда они сюда придут, не застанут меня дрожащим в одних трусах. Отрицай, сказал я себе, спускаясь по лестнице, точно в замедленном воспроизведении, голова так сильно кружилась от ужаса, тошноты и нереальности происходящего, что пришлось ухватиться за перила, отрицай, отрицай, все отрицай, найди адвоката, они ничего не докажут…
В прихожей стояли Рафферти, Керр и Хьюго. Одновременно и резко обернулись ко мне. Детективы были одеты по-осеннему, в длинных пальто, на Керре была шляпа а-ля Аль Капоне, Хьюго – я сразу это заметил, но не понял, что это означает, – сменил пижаму и халат на более-менее приличные твидовые брюки, чистую рубашку и джемпер. Было что-то тревожащее в том, как они стоят поодаль друг от друга на плитках пола, точно фигуры на шахматной доске.
– В чем дело? – спросил я.
– Тоби, – непринужденно и весело проговорил Рафферти, словно и не было нашего прошлого разговора, – вам идет эта стрижка. Ваш дядя ненадолго съездит с нами в участок. Не беспокойтесь, мы вернем его вам в целости и сохранности.
– Что? Почему?
– Нужно взять показания, – ответил Керр.
– Но… – начал было я и осекся в замешательстве. Все трое смотрели на меня так, будто я вперся на частную сделку, коммерческие переговоры, встречу с наркодилером – словом, туда, где меня не ждали и я лишний. – Это можно сделать и здесь.
– Не в этот раз, – добродушно сказал Рафферти. – Тут дело особое.
Я не понял, что он имеет в виду, но мне это не понравилось.
– Он болен. У него был…
– Да, я знаю. Мы о нем позаботимся.
– У него начались приступы.
– Спасибо, что сказали. Мы за ним присмотрим. – И Хьюго: – Вам понадобятся какие-нибудь таблетки?
– Я их уже взял, – Хьюго коснулся нагрудного кармана.
– Хьюго, что происходит? – спросил я.
Он откинул прядь со лба. Длинные волосы гладко расчесаны, в сочетании с приличной одеждой они придавали облику Хьюго изможденную элегантность – знаменитый дирижер, переживающий трудные времена.
– Я позвонил детективу Рафферти, – мягко ответил он, – и сообщил, что виновен в смерти Доминика Генли.
Повисла оглушительная тишина.
– Какого черта, – выдохнул я.
– Надо было давно это сделать – пожалуй, даже много лет назад. Но для этого ведь нужен определенный склад характера, а я, как видишь, не такой – по крайней мере, не был таким до сего дня.
– Погоди, – перебил я, – Хьюго, что ты творишь?
Он печально, словно издали, смотрел на меня сквозь очки.
– На этой стадии, – сказал он, – я дальше молчать не могу. Тот приступ меня порядком встряхнул.
Керр переминался с ноги на ногу, ему не терпелось уйти.
– Помните, – сказал Рафферти откуда-то сбоку, – вы не обязаны ничего говорить, но все, что вы скажете, будет записано и может быть использовано в качестве доказательства. Вы же это знаете, верно?
– Знаю, – ответил Хьюго, снял с вешалки пальто и принялся неловко одеваться, перекладывая трость из руки в руку.
– Вы точно не хотите позвонить адвокату? Предупреждаю, он вам понадобится.
– Точно.
– Я позвоню папе, – слишком громко сказал я. – Он сразу приедет. Не говори ничего, пока не…
– Не позвонишь, – рассеянно перебил Хьюго, тыкаясь в рукав, который никак не мог отыскать. – Ты слышал, что я сказал? Ты не станешь тревожить отца, дядей и кузенов. Дай мне спокойно закончить дело.
– Ему нужен адвокат, – сказал я Рафферти. – Вы не имеете права говорить с ним без адвоката.
– Он сам так решил. – Рафферти поднял ладони.
– Он не может это решать. Он не… его сознание… он путается. Все забывает.
– Тоби, хватит, пожалуйста, – раздраженно бросил Хьюго.
– Я не шучу. Он, он не… – я вспомнил слово, – он недееспособен, не в состоянии принимать подобные решения.
– А мы и не собираемся устанавливать степень его дееспособности. – Керр повел плечом и поморщился, когда оно хрустнуло. – Этим занимается суд.
