– Спасибо, – ответил я, исхитрился завернуть ее в полиэтиленовый пакет и сунул в тумбочку, повернувшись боком к парням, чтобы они не заметили, как меня трясет.
– Они тебе руку повредили? – как ни в чем не бывало спросил Дек. Шон нашел на столике бумажную салфетку, бросил на пол и ногой вытер лужицу.
– Ага. Ушиб, кажется. – Сердце едва не выскакивало у меня из груди. – Да все нормально. Доктора говорят, повреждены нервы в запястье, но ничего страшного. Пара месяцев терапии – и буду как новенький.
На самом деле доктора ничего такого не говорили. Невропатолог, грузный, обрюзгший старикашка с таким влажным землистым лицом, будто несколько лет просидел взаперти в подвале, надменно и решительно отказался отвечать на мои вопросы, когда я поправлюсь, насколько и поправлюсь ли вообще. Разумеется, это зависит от множества обстоятельств, перечислить которые он даже не удосужился. Вместо этого – перебивая меня всякий раз, когда я запинался или не мог выговорить слово, не задерживая на мне взгляд, будто я и внимания-то не стою, – начертил схему моей головы в разрезе с гематомой и без, пояснив, что остаточные явления (“то есть симптомы, которые пока не прошли”) “очень незначительны” и вообще мне невероятно повезло: велел исправно, как пай-мальчик, заниматься физиотерапией и ушел, я даже не успел подобрать слов, чтобы объяснить ему, что это исключительно мое дело. Так что при одной лишь мысли о невропатологе у меня от злости кружилась голова.
Шон кивнул, скомкал мокрую салфетку и поискал взглядом мусорную корзину.
– Ну хоть не та рука, которой дрочишь, – помолчав, сказал Дек, мы дружно расхохотались и долго не могли успокоиться.
К тому времени, как они собрались уходить, мы доели чипсы и вовсю веселились: мы с Шоном советовали Деку воспользоваться случаем и, раз уж он всё равно в больнице, проверить, не заразила ли его Дженна какой-нибудь ужасной болезнью, а он в ответ грозился, если я не заткнусь, настучать старшей медсестре, что я бухаю; со стороны могло показаться, будто всё прекрасно, просто замечательно, три близких друга болтают о том о сем и оттягиваются, как в старые добрые времена. Но когда я чуть погодя достал фляжку – вдруг отчего-то захотелось напиться, ну а если виски не ляжет на обезболивающее, то и фиг бы с ним, – она показалась мне нелепой, ее дерзкие серебристые изгибы совершенно не вязались с бескомпромиссной утилитарностью и унылостью больничной палаты. Фляжка словно глумилась надо мной, смеялась мне в лицо, дескать, ты правда думал, жалкий глупец, что пара глотков, и опа! – все вдруг стало нормальным? От кислого запаха виски меня замутило, и я спрятал фляжку.
Через несколько дней меня выписали. Сняли скобы, оставив длинный красный шрам в окружении точек, отсоединили капельницу с обезболивающими; сперва я испугался, но таблетки, которые мне дали, действовали отлично, вдобавок ребра и копчик болели гораздо меньше, да и голова уже не так раскалывалась. Меня навестил физиотерапевт, велел делать упражнения, о которых я благополучно забыл, и выдал карточку клиники, куда мне следовало съездить на прием (разумеется, карточку я тут же посеял). Потом ко мне пришла сотрудница социальной службы, или консультант по каким-то вопросам, или еще что-то в этом роде, слащаво улыбавшаяся худышка в огромных очках, она выдала пухлую стопку брошюр на тему “Черепно-мозговая травма и вы” (исключительно простая контрастная черно-белая обложка со схематичными фигурками – человечек убирает что-то в Картотеку Памяти, а потом достает, – внутри же объяснения, почему мне следует есть больше разноцветных овощей. “Сначала мне не хотелось устраивать послеобеденный отдых, но так действительно легче. Я по-прежнему устаю, но мне уже гораздо лучше”, – Джеймс из Корка, и куча полезных списков: “Важные дела на сегодня”, “Что у меня сегодня получилось”) и посоветовала, если я вдруг разозлюсь, повесить на бельевую веревку полотенце и отлупить его палкой.
Еще ко мне повторно наведался козлина-невропатолог, и это было весело. Все мои вопросы (Когда я смогу вернуться на работу? Выпить пива? Заняться сексом? Сходить в спортзал?) он либо проигнорировал, либо ответил на них бесцеремонным, доводящим до белого каления “Когда будете готовы”, хотя я именно об этом и спрашивал: когда я буду готов? Исключение он сделал лишь для вопроса “Когда я смогу сесть за руль?”, который мне даже в голову не пришел, – невропатолог подобрал складки пастозного подбородка, грозно вскинул брови, только что пальцем не погрозил, и сообщил, что за руль мне нельзя ни в коем случае из-за опасности судорог. А вот через полгода, если судороги так и не появятся, пожалуйте на прием и вежливо попросите вернуть вам права. Я изо всех сил старался не думать о судорогах, но в ту минуту все мои мысли были заняты тем, как же отчаянно хочется врезать ему по яйцам, поэтому мне удалось дотерпеть до конца разговора и не поддаться панике (подумать только, “Что у меня сегодня получилось”!).
Через час за мной должна была заехать мать, я бесцельно слонялся по палате, соображая, что делать с хламом, загромоздившим все свободные поверхности. Мне он был не нужен (откуда вообще взялся этот синий плюшевый кролик?), но, может, дома что-то из этой еды вызовет у меня аппетит, особенно если лень будет идти в магазин, да и почитать явно захочется, а вазы, в которых стоят цветы, мамины, возможно, они ей нужны… Две недели назад я бы радостно выбросил все это в мусорное ведро, а маме наврал бы, что понятия не имею, куда подевались вазы, и купил бы ей новые.
Я беспомощно смотрел на синего кролика (неужели Мелисса и правда притащила мне его? И теперь рассчитывает, что я его сохраню?), как вдруг в дверь постучали и в палату заглянул детектив Мартин.
– Ну, как дела? Я Джерри Мартин, помните?
– Да, конечно, – ответил я с облегчением, ухватившись за возможность не думать о синем кролике. – Вы их нашли?
– Экий вы прыткий! Не все сразу. Такие вещи за день не делаются. – Он оглядел столик на колесах. – Ничего себе, сколько у вас чипсов.
– Ага. Это мама…
– Ох уж эти мамы, – снисходительно произнес Мартин. – С ними спорить бесполезно. Можно я возьму пачку? У вас тут на целый полк.
– Ради бога, угощайтесь.
Он открыл чипсы со вкусом ростбифа.
– Вкуснятина. Как же жрать хочется. – И продолжил с набитым ртом: – Мы слышали, вас выписывают, и решили подвезти. Бэннон ждет внизу, в машине.
– Но, – помолчав, удивленно начал я, – за мной мать заедет.
– Разумеется, мы ей звякнем. Объясним, мол, планы изменились. Сколько вам нужно, чтобы собраться? Пяти минут хватит?
– Но, – повторил я, пытаясь сообразить, как повежливее спросить “Но почему?”.
Мартин догадался без слов:
– Мы же говорили, нам нужно, чтобы вы проверили, не пропало ли чего из квартиры, не появилось ли что-то такое, чего у вас не было. Помните?
– А, ну да. – Конечно, я прекрасно это помнил, но думал, что они заедут ко мне через день-другой после того, как я вернусь домой. – Что, прямо сейчас?
– Ага. Сейчас вы сразу заметите, если что-то не так. Тем более что вам наверняка захочется навести порядок, но сперва нужно осмотреться.
