Я тихонько вытащил из ящика пачку ксанакса, всухую проглотил таблетку.
– Что с тобой? – тихо спросила Мелисса.
– Все в порядке, – ответил я, – слежу, чтобы шеф Виггам не ссал на клумбу. – И скользнул к ней под бок.
[14]
6
В воскресенье чуть свет копы, древовед и все остальные уже были в саду: ели пончики, пили кофе из термосов (“Видишь? – показал я Мелиссе из нашего окна. – Я же говорил, у них есть термосы”) и, щурясь от мороси, поглядывали в небо, затянутое плотными серыми тучами. Интересно, подумал я, если бы хлынул ливень, они ушли бы?
На кухню мы спустились уже одетыми (обычно-то завтракали в халатах), пожертвовав и милым ежеутренним ритуалом расчесывания, Мелисса просто наскоро прошлась расческой по волосам и собрала их в хвост. Хьюго стоял спиной к нам у застекленных дверей, тоже одетый, хоть и в тапках, с кружкой дымящегося кофе в руках.
– До чего же шустро они работают, – сказал он. – К обеду уже наверняка спилят. Двести лет простояло дерево, и вот пожалуйста: вжик – и нету. Даже не знаю, то ли расстраиваться, то ли восхищаться.
– Чем быстрее они его спилят, – ответила Мелисса, стремясь разрядить обстановку, – тем быстрее уйдут.
– Это-то конечно. Кофе и овсянка на плите.
Мелисса налила нам кофе, я разложил кашу по тарелкам, посыпал черникой. После ксанакса я никак не мог стряхнуть сонливость, липкий туман в голове сковывал руки и ноги, краем глаза я видел, как копы роются в саду, точно стая бродячих собак, и едва не лопался от раздражения; хотелось как можно скорее убраться с кухни.
– Хьюго, будешь овсянку? – спросил я.
– Я ночью читал про вязы, – не обернувшись, ответил Хьюго, прихлебывая кофе. – Раньше я на них внимания не обращал, а тут вдруг подумал – так не годится, надо хоть что-то узнать. Вы, кстати, знали, что греки верили, будто бы у врат преисподней растет вяз?
– Нет, – ответил я. Женщина в штанах с карманами высунула голову из шатра, что-то произнесла, и копы один за другим скрылись внутри, точно клоуны в цирковой машинке. – Впервые слышу.
– Вот так. Вяз вырос на том самом месте, где смолкла траурная песнь Орфея, не сумевшего спасти Эвридику. Вергилий вспоминает о том, как пел в тени ветвистого древа, на котором, согласно преданию, вместо листьев растут лживые сны.
Мелисса чуть вздрогнула и крепче сжала чашку с кофе.
– Как мило, – сказал я. – Теперь хоть не так жалко, что его спилят.
– А еще, если верить “Травнику” Кульпепера, “припарки из отвара коры с древесных корней облегчают тяжкие опухоли”. Наверное, надо бы попробовать, но вряд ли у меня получится изготовить отвар, да и припарку, не говоря уж о том, как исхитриться и запихнуть ее в голову, чтобы облегчить опухоль. А еще вяз “весьма действенно исцеляет коросту и проказу”. Так что если вдруг понадобится, ты знаешь, что делать.
[15]
Мне вдруг захотелось снова завалиться спать.
Древовед завел пилу.
– Боже правый, – поморщился Хьюго, – по-моему, это знак. Уходим.
Я полагал, что о воскресном обеде не может быть и речи, но к полудню стали съезжаться гости: сперва мои родители (мама приволокла саженец в горшке, ростом с себя, – “Это красный дуб, меня уверяли, что он растет быстро, хоть заполнит эту жуткую брешь, и листья осенью будут выглядеть чудесно…”), за ними Фил с Луизой (с пакетами продуктов из “М&С”), потом Леон с Мириам и Оливером (с огромным корявым букетом); Сюзанны с ее оравой, слава богу, не было. Уж не знаю, что всеми ими руководило, то ли решили нас подбодрить, то ли хотели своими глазами увидеть, что же здесь, собственно, происходит, то ли сработал рефлекс, как у собаки Павлова, – воскресенье, едем на обед к Хьюго! Звонок заливался, не умолкая ни на секунду, все по очереди подходили к застекленным дверям и смотрели на резню бензопилой – повсюду разбросаны гигантские ветки, летают опилки, вверх-вниз по стремянкам снуют фигуры в белых комбинезонах, – после чего неизбежно разражались восклицаниями и вопросами: “Ты только посмотри на дерево! Нашли еще что-нибудь? До чего же жутко они выглядят в этих белых костюмах! Уже выяснили, кто это сделал?”
Наконец все удовлетворили любопытство – а может, просто устали от рева бензопилы, – и мы перешли в гостиную. Очевидно, от нас ждали, что мы приготовим обед, но я не собирался торчать на кухне и жарить-парить, да и Хьюго с Мелиссой явно не хотелось этим заниматься. Мы порылись в пакетах с привезенными продуктами и выставили на обеденный стол сыр, ветчину, багеты, помидоры и прочее (ну и разумеется, чистые вилки-тарелки – уж сколько нашли).
Атмосфера в гостиной была странная, какая-то дерганая. Мы понятия не имели, что положено думать, чувствовать и говорить в таких случаях, и со смесью стыда и облегчения ухватились за возможность отвлечься от болезни Хьюго и обсудить что-то еще. Каждый предлагал свою версию событий. Мириам со скоростью девяносто миль в минуту рассказывала моей матери о человеческих жертвоприношениях и кельтских обрядах, связанных с границами, и ей явно не приходило в голову, каким образом древние кельты умудрились засунуть череп в дупло дерева, которому всего двести лет; мать отвечала, мол, в эпоху королевы Виктории отношения с бдительными органами правосудия у подданных складывались неоднозначно. Леон, который за обедом куска не проглотил и весь извертелся, так что я даже подумал, не на спидах ли он, донимал Луизу красочной историей о местном питчере, который в результате какого-то завирального ритуала продал душу дьяволу в обмен на непревзойденную меткость (“Ну правда, я слышал об этом сто лет назад, просто никто не знал, куда упал череп…”), Луиза же смотрела на него со скукой, гадая, усомниться в истинности его слов или лучше промолчать. И даже отец, который, насколько я помню, с той самой минуты, как стало известно о болезни Хьюго, произнес от силы две фразы, на полном серьезе объяснял Мелиссе, что лисы способны утащить тяжелый предмет на солидное расстояние.
Меня же, в отличие от них, все это почти не интересовало. Присутствие детективов меня не отвлекало и не занимало, я чувствовал себя одиноко и досадовал на остальных за то, что они могут позволить себе такую роскошь. Привезенный Филом с Луизой камамбер провонял всю гостиную и начисто отбил у меня аппетит.
– Ясно как день, – разливался Оливер, тыча в меня вилкой с наколотым помидором, – ясно как божий день, что этот череп появился там еще до двадцать шестого года. Твои бабушка с дедушкой обожали возиться в саду, круглый год что-то сажали, подрезали, да и твоя прабабка тоже. Не в обиду никому будет сказано, но уж если у них в саду лежал бы труп, да еще разлагающийся, они обязательно его заметили бы. А вот до них домом владела глубокая старуха, та почти не вставала с постели. Когда мои дедушка с бабушкой купили участок, сад был в ужасающем состоянии – заросли ежевики, крапива по пояс, бабушка даже рассказывала, что порвала в саду свои лучшие чулки в крапинку, когда пришла смотреть дом, ха! Да тут могла сгнить хоть целая армия, никто внимания не обратил бы. Понимаете, о чем я?
