Когда время подошло к обеду, в дверь постучали: Леон привез сэндвичи из какого-то модного итальянского заведения. Я был уверен, что он психанет, когда увидит сад, – тот срыли уже наполовину, над морем грязи высился шатер, – но Леон лишь покачал головой, стиснул зубы и несколько резко бросил сэндвичи на кухонный стол.
– Это уже ни в какие ворота не лезет, – сказал он.
Я достал три тарелки, протянул ему.
– Точно.
– Надо гнать их ссаными тряпками.
– Я пытался. А они сказали, что в таком случае выпишут ордер. – Мне совершенно не хотелось выслушивать еще и от Леона. – Что бы ты сделал на моем месте?
– Не кипятись. Я бы сделал то же самое. – Обезоруживающая улыбка. – Как Хьюго?
Может, он приехал, чтобы напомнить Хьюго о завещании, подумал я, а то с этим черепом мы совершенно забыли о доме и больше к этой теме не возвращались.
– Нормально. Злится, конечно.
– Интересно, что он обо всем этом думает. – Леон вытряхнул сэндвич из бумажного пакета и покосился на меня.
– Не знаю. – Я достал стаканы для воды. – Копы нашли бездомного, о котором он говорил. Оказалось, не он.
– И больше Хьюго ничего не придумал?
– Мы как-то не обсуждали.
– То есть ты даже не спрашивал?
– Нет. Да и зачем?
Леон пожал плечами:
– Он же тут всю жизнь живет. И если кто что знает, так только он.
– Черепу много лет, Хьюго тогда еще на свете не было. Твой отец вообще считает, что это какой-нибудь стукач времен Гражданской войны.
– Ну еще бы. Он так надеется, что нам удалось сделать важное открытие и о нас упомянут в учебниках, мол, переписали историю Ирландии и прочая туфта. – Леон снова покосился на меня, расставляя тарелки на подносе. Наверняка сэндвичи были отличные, но у меня с самого появления копов пропал аппетит, и поэтому складки темно-красного мяса и блеклый сыр, похожий на капли пота, вызывали лишь омерзение. – А сам что думаешь?
Положа руку на сердце, я не думал вообще ничего, даже близко не представлял. И меня это беспокоило: остальные-то сочинили целые саги, у меня же явно отказали мозги, раз я не сумел изобрести даже самой захудалой теории. Нет, я пытался, но всякий раз, как заставлял себя подумать о черепе, мысли разбивались о плоскую, ошеломляющую, неподатливую реальность, которую не преодолеть. Я с мучительной тошнотой вспоминал, что было после того, как на меня напали, но в голове всплывали лишь разрозненные картины, лишенные контекста и смысла, вопиюще, невероятно самодостаточные.
– Ничего не думаю, – признался я. – Да и остальные, в общем, тоже. Мы понятия не имеем, что они там нашли, откуда же нам знать, как оно там оказалось?
– А я и не говорил, что знаем. Но догадываться, предполагать-то мы можем?
– Я даже не догадываюсь, – я со стуком поставил стаканы на поднос, – потому что мне насрать, что там случилось. Единственное, чего я хочу, – чтобы эти ребята, – я дернул подбородком в сторону вымокших до нитки копов, – поскорее убрались отсюда и не отравляли Хьюго последние месяцы жизни. А больше мне ничего не надо. Ясно? – На это Леон, как я и думал, ничего не ответил.
Я боялся, что за обедом он примется донимать Хьюго вопросами, но, видимо, моего внушения оказалось достаточно. Леон весело вспоминал, каким был Дом с плющом в нашем детстве, а после еды взял полстопки документов Хьюго, улегся с ними ничком на ковер и, болтая ногами, точно ребенок, углубился в чтение, время от времени махая нам каким-нибудь листом: “Представляете, чувака звали Алоизий Задд, то-то ему в школе давали прикурить…” Ближе к вечеру я пошел сварить кофе и, возвращаясь в кабинет, услышал с лестницы их голоса, но когда открыл дверь, оба уже мирно работали. Леон, хлюпая, задумчиво посасывал кончик ручки.
К утру вторника от сада почти ничего не осталось – повсюду сплошь перекопанная земля, уцелела, точно в насмешку, лишь одна-единственная полоска травы, над которой колыхались маки. Настоящее поле битвы Первой мировой: нагромождения земли и кособокие воронки под отвесным холодным дождем, сделать уже ничего не сделаешь, бесполезно, остается только ждать, пока трава и маки вырастут снова и прикроют весь этот разгром.
Рафферти отсутствовал, значит, плохо дело, его люди проторчат у нас еще долго, а ему, получается, не обязательно стоять у них над душой. Мы приготовили кофе и тосты и постарались как можно быстрее убраться с кухни; я проводил Мелиссу на автобус, а когда вернулся, мы с Хьюго принялись за работу, закрыли дверь и задернули шторы. Люстра в кабинете светила тускло, усиливая ощущение, будто идет война, на окнах светомаскировка, мы, ссутулясь, с заледеневшими пальцами сидим за столом и вздрагиваем от каждого доносящегося с улицы звука.
Часов в одиннадцать, когда я, потирая затекшую шею, подумывал, не спуститься ли на кухню сварить кофе, в дверь постучали и в кабинет заглянул Рафферти.
– Прошу прощения, что помешал. Тоби, можно вас на пару слов?
Рафферти переоделся, но, несмотря на элегантный костюм, вид у него был помятый, волосы растрепаны, на щеках проклюнулась темная щетина, и это меня отчего-то встревожило: похоже, он не спал всю ночь, занимался важными полицейскими делами, в которые нас посвящать не собирался.
– Конечно.
– Спасибо. Пойдемте в гостиную, не будем мешать вашему дяде работать.
Хьюго слегка кивнул (по-моему, он даже не понял, что происходит) и вернулся к бумагам. Я отметил в бланках переписи место, на котором остановился, и последовал за Рафферти.
– Чем вы с дядей занимаетесь? – спросил Рафферти на лестнице. Он шел впереди, и я был рад, что он не заметит, как я цепляюсь за перила и подволакиваю ногу.
– Генеалогией, это его профессия. Он составляет родословные, я ему помогаю. А так-то я пиарщик.
– Замечательный у него кабинет, – Рафферти открыл передо мной дверь гостиной, – прямо как у Шерлока Холмса. Надо было дать ему осмотреть череп, и пусть бы он сказал нам, что это был сварщик, правша, держал лабрадора, плохо ладил с супругой.
В гостиной, в кресле Хьюго, уютно разместился еще один человек.
– О. – Я замер на пороге.
– Это детектив Керр, – представил Рафферти, – мой напарник.
Керр кивнул мне. Коренастый, с выступающей вперед нижней челюстью, как у бульдога, и лысиной, проглядывающей сквозь коротко остриженные волосы, в таком же элегантном, как у Рафферти, костюме, точно они купили их в одном магазине.
– Присаживайтесь, – сказал Рафферти и направился к другому креслу, мне же ничего не оставалось, как устроиться на диване.
Керр – или как его там – открыл ставни, которые мы держали закрытыми на случай, если явятся репортеры, но они не явились, по крайней мере пока, и я, как ни старался не смотреть в окно, ловил себя на том, что то и дело нервно кошусь на улицу.
