– Да затем, – ответил я, – что вы так говорите, будто бы это я убил Доминика. А я его не убивал. Я его никогда и пальцем не тронул.
Рафферти покачал головой:
– Я не сказал, что вы его убили. Я сказал, что его убили шнурком от вашей толстовки. Теперь вы понимаете, как нам важно услышать, что вы об этом думаете.
Закружилась голова, меня охватило ощущение нереальности происходящего, словно мой стул и плитки пола под ногами дематериализовались и я покачиваюсь в гудящем воздухе.
– Но это же не более чем догадки. Вы не знаете, действительно ли этот шнурок из моей толстовки. Вы не знаете, собирались ли им воспользоваться как… как удавкой. Вы не знаете, им ли задушили Доминика. И даже если им, то это вовсе не значит, что это был я. Потому что я его не убивал.
– Справедливо, – кивнул Рафферти. – Все так. Наверняка мы ничего не знаем, по крайней мере, на данном этапе. Впрочем, к счастью для нас всех, большую часть перечисленного мы так или иначе сумеем доказать. Возможно, не очень быстро…
– Я поторопил лабораторию, – негромко, но отчетливо сказал Керр. – Обещали на этой неделе.
– Вот и отлично, – ответил Рафферти. – Значит, ждать недолго. И тогда что? Если этот шнур был туго завязан вокруг горла, на нем непременно остались клетки кожи. То есть ДНК. Не в самом лучшем состоянии, конечно, после десяти-то лет в сыром дупле, но у нас первоклассные спецы, так что в итоге определят, просто им понадобится чуть больше времени. А если за эти петли тянули, на них тоже должны были остаться клетки кожи.
– Постойте, – сказал я. Мне хотелось хоть минутку подумать не под прицелом пристальных взглядов. Хотелось выкурить сигарету. – Погодите. Если шнурок из моей толстовки, – я подчеркиваю, если, – значит, на нем в любом случае должны остаться мои клетки кожи. На обоих концах. Ровно там, где петли.
– Мы связались с производителем толстовок, – продолжал Рафферти, не обращая внимания на мои слова. – Они обещали найти нам технические характеристики шнурков, которые использовали в этой модели, проверим, совпадают ли они с нашей находкой. Впрочем, если даже и не совпадают, это ничего особо не значит – возможно, левая партия или шнурок вообще заменили, – но если все-таки совпадут, будет интересно.
– Но эта толстовка… я же не держал вещи под замком. Она валялась в доме. Пусть шнурок из нее, но взять-то его мог кто угодно. На вечеринке или еще когда. Даже сам Доминик.
– И сам себя удушил? – ухмыльнулся Керр. – Что-то я сомневаюсь.
– Мы слышали из множественных источников, – добавил Рафферти, – что Доминик вел себя как мудак по отношению к вашему кузену. Собственно, Леон и сам это подтвердил. Не очень хотел признаваться, юлил – кстати, интересно, вы же все друг за друга горой, верно? – но в конце концов проговорился.
Разумеется. Я старался смотреть не в глаза Рафферти, а на привычные предметы, пытаясь вернуть ощущение реальности. Щербатый красный эмалированный чайник на подоконнике, клетчатое кухонное полотенце, криво висящее на ручке духовки. Махровые бархатцы в треснувшей кружке.
– Доминик был тот еще тип, верно? Судя по тому, что нам о нем рассказали… уж на что надо мной измывались в школе, но от некоторых историй о нем даже у меня побежали мурашки. – Рафферти прищурился, почесал подбородок. – Почему же вы нам в прошлый раз об этом не рассказали? Вы убеждали, будто он был хорошим парнем. Со всеми ладил.
– Тогда я не знал. Обо всем плохом. То есть я помнил, что иногда он изводил Леона, но был уверен, что это фигня.
– Да нам половина вашей школы об этом рассказала. Вы ближе всех общались с Леоном и теперь говорите, будто ничего не знали?
– Леон мне ничего не рассказывал. Мне вообще никто ничего не рассказывал. А читать мысли я не умею.
Рафферти приподнял бровь – мол, ну да, еще бы.
– Вам, наверное, теперь стыдно? – спросил Керр. – Меня бы совесть загрызла.
– Да что я мог… – Воздух гудит, давит на уши. Керр ковыряет в зубах, не сводя с меня любопытного взгляда. – Что я должен был делать?
– Ну, например, прекратить это, – резонно заметил Рафферти. – Вы не производите впечатления человека, который будет спокойно смотреть, как издеваются над его двоюродным братом. Я ведь прав?
– Да, конечно. Если бы я знал. Но я ничего не знал.
Они молчали. Керр разглядывал то, что выковырял из зуба. Рафферти поставил телефон вертикально на стол.
– Готов поспорить, – рассеянно сказал он, не сводя глаз с балансирующего на торце телефона, – готов поспорить на что угодно: вы хотели всего лишь припугнуть Доминика. Не похожи вы на убийцу, а уж я-то их повидал ого-го сколько. Вы собирались малость его встряхнуть, ничего серьезного, просто предупредить: не лезь к моему брату, мудила. Сделать это было необходимо, и никто вас не осудит. – Рафферти поднял на меня золотистые глаза, в проникшем в комнату луче солнца они горели, как у дикого зверя. – Кроме шуток. Я же не просто так вам сказал, что нет ничего важнее семьи. Если хотя бы половина того, что мы слышали о Доминике, правда, вы были просто обязаны его остановить. У вас не оставалось другого выхода.
Усики жасмина за окном раскачиваются туда-сюда, нагоняя дурноту. Покосившаяся акварель на стене: ласточка застыла в головокружительном пике. Безумные косые лучи света на столе.
– С удавками одна беда, их обычно недооценивают. В интернете на каждое их описание приходится миллион предупреждений: не испытывайте на людях, шея хрупкая, ее легко сломать, даже если накинуть удавку в шутку или для пробы, можно запросто убить человека. – Он выпустил из рук телефон, и тот упал на стол. – Но подросткам, понятно, плевать. Они все знают лучше всех. Они не осознают собственную силу. А потому легко могут увлечься. Чуть-чуть перетянул или передержал – и привет.
Я впился в него взглядом – не специально, просто остальное расплылось перед глазами в одну большую пеструю кляксу.
– И если так и было, – вкрадчиво продолжал Рафферти, – то мы должны услышать об этом сейчас. До того, как станут известны результаты анализа ДНК. Если мы заранее все выясним, я спущу дело на тормозах, поговорю с прокурором начистоту, может, сумею его убедить, что это было непредумышленное убийство или даже причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее за собой смерть. Но как только мы получим результаты ДНК-теста, я уже ничего не смогу сделать. За вас возьмутся всерьез, и прокурор, и мой непосредственный шеф, и начальство повыше – словом, все. И уж они-то не будут стараться смягчить обвинение в предумышленном убийстве, даже думать нечего.
Я не понял ни слова, мозг окаменел, точно сведенная судорогой мышца.
– Уходите сейчас же, – выговорил я каким-то чужим голосом.
Повисло долгое молчание, детективы не сводили с меня глаз. У меня тряслись руки. Наконец Рафферти вздохнул с сожалением и отодвинул стул:
– Как угодно. – И убрал телефон в карман. Я-то думал, он примется спорить, и то, что он сдался без боя, напугало меня еще больше. – Но я хотя бы попытался. Моя визитка у вас есть. Передумаете – сразу же звоните.
