Я намотал ее локон на палец.
– И как же?
– Я думала, ты особо не заморачивался. Занимался своими делами, и чужие проблемы тебя мало волновали.
– Эй! – Я притворился обиженным.
– Я не имела в виду ничего плохого. Просто у тебя голова была забита собственными проблемами, места для других не оставалось… все подростки такие. – И остальным: – Он такой был?
Я даже расстроился. По всему выходило, Мелисса права, но я понятия не имел, как она догадалась; пусть я и был в юности засранцем и эгоистом, но мы-то с ней познакомились гораздо позже.
– Ну, – ответила Сюзанна, – он бывал не очень-то внимателен. Впрочем, как все подростки. Как ты и сказала.
Но я заметил ее предостерегающий взгляд на Леона. Он хотел было что-то сказать, но сжал губы и принялся сосредоточенно тушить окурок о пол террасы. Я не привык видеть в них врагов, и происходящее тревожило меня до глубины души, как если бы я вдруг взглянул на мир сквозь искажающий темный лист прозрачного пластика и теперь не мог понять, какой из двух миров настоящий.
Мелисса тоже поймала этот взгляд – или что-то уловила и почувствовала, что пора продолжать.
– А Доминик Генли? Каким он был?
– Да мы его толком не знали, – ответила Сюзанна. – Тоби с ним больше общался.
– Тоби говорит, что никогда о нем не думал.
– А чего о нем думать? – удивился я. – Есть он и есть. Похоже, я действительно как-то не заморачивался. Наверное, и правда был не особо внимателен.
Я заметил, что Леон язвительно приподнял бровь – да ну? – но промолчал.
– Я вот отчего-то постоянно думаю о нем, – продолжала Мелисса. – Сперва жалела – мол, бедный мальчик, он же был почти ребенок, по-моему?
Леон дернулся и, чтобы это скрыть, потянулся за папиросной бумагой. Мелисса молодец. Я и не ожидал, что она сумеет так ловко повести беседу, меня охватило предвкушение победы: мы с ней команда, и вдвоем мы неуязвимы.
– А потом выяснилось, что Шон с Деком его недолюбливали. Они на днях приезжали к нам на ужин. – Мне: – Правда?
– Да, – согласился я.
– И что они сказали? – спросила Сюзанна.
– Они особо не вдавались в подробности, – ответила Мелисса. – Наверное, не хотели плохо говорить о покойном. Но ясно дали понять, что он был не очень-то хороший человек.
Леон, не отрывая глаз от зажигалки, принялся сворачивать следующий косяк.
– Они правы? – допытывалась Мелисса.
– Шон с Деком не дураки. – Сюзанна выловила из стакана огурец и откусила кусок. – Я, конечно, давно их не видела, но уж раньше точно не были. И если они считают, что человек он был никудышный…
– Ну что взять с подростков, – перебил я. – Они все видят в черно-белом свете. Какая-нибудь глупая ссора, я не знаю, из-за матча по регби, и…
– Доминик был законченный козел, – сказал Леон.
– В общем, да, – согласилась Сюзанна. – Насколько я знаю.
– Почему? – спросила Мелисса.
Сюзанна пожала плечами:
– Да по жизни. Высокий, накачанный, красавчик, хорошо играет в регби…
– Таким в нашей школе прощали что угодно, – добавил Леон.
– Именно. Ему все сходило с рук. Он над всеми издевался. Понятно, не он один, таких засранцев хватало. Но, насколько я помню, он был самый гнусный.
Я думал, Мелисса примется их расспрашивать – да ну, а что он сделал, неужели над вами тоже издевался, – но она выпрямилась, откинула волосы с лица и потянулась за стаканом.
– Люди бывают разные, в том числе и гнусные, – сказала она. – Как ни печально. От таких лучше держаться подальше. Конечно, если есть такая возможность. – Я пытался поймать ее взгляд, но она отводила глаза.
Сюзанна коротко рассмеялась в небо, уже сделавшееся темно-синим, над деревьями тяжело повисла луна.
– Аминь, – заключила она.
– Послушайте, – я поднял руку, чтобы привлечь ее внимание, – вопрос. У меня вопрос. Какой ваш самый худший в жизни поступок?
– Прям как в десять лет. – Леон, согнувшись, старательно скручивал косяк, едва не касаясь носом пальцев. – Правда или желание. Если я выберу желание, мне снова придется лезть на дерево и показывать соседям голую задницу?
– Ха, а я уже и забыла, – сказала Сюзанна. И Мелиссе: – Старушка-соседка, миссис Как-ее-там, вышла в сад, но без очков не поняла, что там такое на дереве. Вытаращилась на белую голую задницу…
– “Принцесса? Ты не можешь оттуда слезть? Кис-кис-кис”, – подхватил Леон и рассмеялся.
– А Леон так хохотал, что чуть не свалился…
– Ладно вам, – перебил я. – Я серьезно.
– Да? – Сюзанна приподняла брови. – И что же ты такое натворил? Неужели ты в своей картинной галерее оружием торговал?
– Я вам обещаю, что сказанное не выйдет за пределы этого сада. Просто интересно.
– С чего вдруг?
– Последнее время я много думал. О всяком… – Я обвел рукой сад, дом и вселенную. Я был не столько пьян, сколько притворялся, но мои руки и ноги почему-то жили собственной жизнью, а освещенные окна соседнего многоэтажного дома словно отделились от стен и весело приплясывали в воздухе. – Потому что, смотрите, взять того же Доминика. Да? Он, наверное, считал себя классным парнем. Как и многие другие – я, например, просто по умолчанию, потому что люди-то в целом нормальные, так? Но то, что вы рассказываете, и то, о чем говорили Шон с Деком, – это типа как… ого, а он, оказывается, вовсе не такой уж хороший. – Я прикинулся, будто не замечаю сардонического взгляда Леона. – Или вот Хьюго. Он хороший человек. Уж не знаю, что он сам про себя думает, но мы-то знаем. Однако нет никаких гарантий, что когда его не станет, никто не скажет, мол, вовсе он не такой. Но мы хотя бы будем отвечать – разумеется, если возникнет такая необходимость, – что он был хороший человек. Потому что это правда. Ну, в общем, – я уже и сам позабыл, к чему клоню, – вы поняли, о чем я.
– Не особо. – Сюзанна подлила нам джина с тоником, с интересом поглядывая на меня.
– Ага, вот. – Я вспомнил, на чем остановился. – Поясню. Я вот что подумал: я привык считать себя нормальным парнем. Так? Но я в жизни наворотил немало всякого говна, впрочем, как и все мы, да, я в жизни наворотил немало всякого говна, так имею ли я право считать себя хорошим человеком? Или как? – Я моргнул и перевел взгляд с Леона на Сюзанну. – Неужели вы о таком не задумывались? Никогда-преникогда?
– Не-а. – Леон облизал край самокрутки. – И не собираюсь. Ну его нахер.
– Значит, я смотрю на это иначе, – помолчав, сказал я. – Под другим, э-э, углом. Потому что, уж не знаю, говорили вам об этом или нет, но весной я чуть не умер. После того нападения. Чуть не сдох.
