– Ну?
– Все не так просто. Помимо стран, участвующих в конфликте, есть еще много других мелких игроков.
– Может, обойдемся без шахматных аналогий, – попросил Рудницкий.
– Ведь это так точно описывает ситуацию, – запротестовал Шлятсе. – Все думали, что война продлится в наихудшем варианте несколько месяцев, а прошло уже два года, и победа по-прежнему остается недосягаемой ни для одной из сторон. В этой ситуации активизировались разные группы, которые часто оставались на обочине политики и без какой-либо поддержки в обществе. Теперь у них есть аргумент, который умножит их сторонников: немедленное прекращение военных действий. И наконец, они обвиняют в существующей ситуации нынешние правительства и правителей. И эти обвинения находят все больший отклик…
– И не без причин, – заметил Рудницкий.
Немец на этот аргумент махнул рукой.
– Не притворяйтесь ребенком! – буркнул он. – Все дело исключительно во власти. Только, в отличие от нынешних политиков, они не будут заморачиваться принципами моральности, права или хотя бы обычной порядочности. Можете мне поверить, это совершенно другой уровень.
– И что в связи с этим?
– Часть из них считают, что достаточно будет подождать, и растущее недовольство, вызванное неопределенностью на фронтах и ухудшением условий жизни, приведет к тому, что люди будут поддерживать тех, кто обещает окончание кровавой авантюры. И они, конечно, пообещают все, чтобы дорваться до власти. К сожалению, у других есть мнение, что можно ускорить изменения.
– Кровавую авантюру? – повторил удивленно алхимик. – Я думал, что вы, как представитель кайзера…
– …буду менее критичен к тому, что делается? – закончил с иронией Шлятсе. – Я не идиот, герр Рудницкий! И, поверьте мне, никто не хочет такого массового истребления. Реальность переросла нас. Обе стороны, – заявил он.
– Ну, хорошо, а что с этими «нетерпеливыми»?
– Еще пару лет назад у нас был шанс, но сейчас, со всей этой магией, алхимией и первичной материей…
– То есть вы боитесь нападения?
– Что-то в этом роде, – неохотно ответил немец. – И хватит об этом! Я не имею права давать вам такую информацию.
Рудницкий кивнул и сел удобней на кровати.
– Теперь моя очередь, – напомнил Шлятсе.
– Слушаю.
– Кто такой адепт?
– Это тот, кто узнал магический символ, соответствующий ему звук и может им воспользоваться, – пояснил алхимик.
– Такая информация находится в библиотеках?
– Да.
– Можно узнать несколько символов? То есть узнать и выжить?
– Я слышал про такие случаи, – неохотно признался Рудницкий.
– Сколько вы знаете символов?
– Я не скажу вам.
Шлятсе уставился на алхимика, и Рудницкий понял, что предыдущие вопросы были только прелюдией, возможно, тестом на правдивость. Тот вопрос, на который он хотел получить ответ, прозвучал только что.
– А те существа из анклава? С ними правда можно договориться? Или контролировать их? Во время российской оккупации в Варшаве произошел такой инцидент…
– И да и нет. Правда, существуют определенные магические процедуры, но их эффект напоминает попытку удержать тигра, когда на глазах рвется веревка.
– А гомункулусы? Действительно ли…
Алхимик прервал немца движением руки.
– Мне кажется, что мы уже квиты, – спокойно сказал он.
Шлятсе стиснул зубы, но через мгновение неохотно кивнул.
– Ладно, – сказал он. – Тем не менее вы же понимаете, что мы будем признательны за вашу помощь? Любым способом. Не только материальным. Также и обеспечением безопасности. Поскольку, рано или поздно, кому-то придет в голову идея воспользоваться вашими знаниями против вашей воли…
Рудницкий почувствовал, как по позвоночнику ползут мурашки, но сразу же после этого его охватил непреодолимый гнев, спирающий дыхание.
– Ничего нового, – процедил он, пытаясь взять себя в руки. – Еще во времена, когда Варшава была оккупирована россиянами, несколько человек хотели заставить меня и даже убить. Только знаете что, господин Шлятсе, или как вас там? Все, кто что-то такое пробовал, поняли, что это очень плохая идея. Только было поздно. Для большинства из них это оказалось последней ошибкой.
Рудницкий боялся, что его голос дрогнет, ведь он разговаривал с представителем кайзера, однако, напротив, в нем слышалась угроза, подкрепленная странным, подавляющим волю тоном. Таким, словно каждая произнесенная фраза несла в себе эхо познанных в библиотеке слов силы.
– Я… Перестаньте. Я понял. Прошу…
Алхимик от удивления заморгал. Шлятсе закрыл лицо трясущимися руками, его кожа стала белой, а на лбу и висках пульсировали синие вены. Нельзя так хорошо притворяться, немец действительно был на грани потери сознания.
– Извините, – буркнул Рудницкий. – Больше не буду. Давайте спать.
Немец послушно выполнил распоряжение, и алхимик погасил свет. Он тоже не очень хорошо себя чувствовал, сердце колотилось в груди, как после бега, шум в ушах почти заглушал грохот поезда. Он заснул сразу же, как только голова коснулась подушки.
* * *
Обмен произошел в Двинске, бывшем Динабурге. Шлятсе попрощался с Рудницким и с видимым облегчением передал его под опеку россиян. Не вызывало сомнений, что немец пришел в себя и вряд ли простит алхимику последний разговор. «Еще один враг, словно других мало было. Ты прирожденный дипломат, Олаф Арнольдович», – невесело подумал алхимик.
Его сопроводили к другому, на первый взгляд менее роскошному поезду. К счастью, почти сразу среди российских солдат он заметил знакомое лицо. Матушкин не изменился, только на погонах офицера появились звездочки подполковника, а усталость в глазах свидетельствовала, что последний год не был легким.
Они поприветствовали друг друга сердечным рукопожатием, после чего Матушкин проводил его к удобному, хотя и без лишней роскоши, штабному вагону.
– Чем богаты, – пригласил он к накрытому столу.
– Как дела? – спросил алхимик, угощаясь ветчиной.
– Все здоровы, – заверил Матушкин. – Сашка был отозван с фронта и назначен в штаб генерала Алексеева. Неделю назад виделся с Батуриным, он уже полковник.
– А как Мария Павловна?
– Насколько мне известно, все в порядке, но, вы же понимаете, это не мой уровень. Я слышал, что княгиня блистает в Петербурге.
– Я вижу, шрам почти исчез.
– Да, благодаря вашим лекарствам, – ответил офицер.
Рудницкий отмахнулся и не прокомментировал то, что Матушкин, вспоминая Самарина, использовал его имя, а не титул или звание. Совместная служба сближала людей, а быстрое продвижение Матушкина – год назад он был еще капитаном – свидетельствовало о том, что он не прозябал в пыли.
