* * *
От переводчика
Сёрен Кьеркегор – мыслитель и писатель, которого в России любят и знают многие. Счастливо избегая судьбы модного философа, с каким нередко знакомятся, чтобы казаться сведущими, Кьеркегор неизменно находит тех, кого он – каждого как единственного – «с радостью и благодарностью называет своим читателем». Тем не менее очень многие из его работ на русский язык до сих пор не переводились.
Нам посчастливилось начать знакомить русскоязычного читателя с серией произведений, которые С. Кьеркегор обозначал как «беседы» (Taler). Были опубликованы две книги: сборник из трех работ, так и озаглавленный «Беседы» (2009), и «Евангелие страданий» (2011). Они составляют первый и второй разделы данной книги. «Два малых этико-религиозных трактата», составляющие третий раздел, впервые публикуются по-русски.
В отличие от философских работ, публиковавшихся Кьеркегором под различными псевдонимами, «беседы» неизменно выходили под его собственной фамилией. Каждая из них представляет собой размышление над тем или иным местом из Священного Писания – размышление, которое призвано помочь любому услышать слово Писания как слово Божие, обращенное лично к нему, – услышать, чтобы последовать этому слову. С. Кьеркегор ждет, что читатель не станет искать в его беседах внешнего знания, не сопряженного с пониманием того, какое отношение оно имеет к его собственной жизни. Ведь такое знание, – говорит Кьеркегор в одной из своих ранних «бесед», – безотрадно и двусмысленно. «Как мог бы, обладая таким знанием, человек убедиться в том, что его удача – это Божия милость, и тогда порадоваться ей и уверенно принять ее, или же в том, что это – гнев Небес и удача таит от него бездну погибели, дабы его крушение было еще ужаснее? Как мог бы, обладая таким знанием, человек убедиться в том, что его невзгоды – это наказание Небес, и принять их бремя или в том, что это – Божия любовь, каковой Бог любит его в испытании, и с полнотой доверия в тяготах испытания помышлять о любви? Как мог бы с помощью такого знания человек убедиться в том, что он был над многим поставлен в мире и ему многое было доверено потому, что Бог любит в нем свое орудие, или же потому, что ему уготовано стать притчей во языцех, предостережением и устрашением для других?»
[1]
Впрочем, тот, кто ищет внешнего знания, скорее всего быстро закроет книгу, не найдя в ней пищи своему любопытству, или же продолжит ее читать – но уже совсем иначе. Ведь кьеркегоровские беседы написаны так, чтобы еще раз поставить каждого из нас перед вопросом: «Как мне быть – вот в это мгновение; быть здесь, где я есть?», – побуждая и вдохновляя всякого так ответствовать тому, что есть, чтобы «быть самим собой, присутствующим в настоящем» – в чем, как говорит об этом Кьеркегор, и состоит радость.
Радость рассматривается Кьеркегором не как преходящее и переменчивое состояние, зависящее от тех или иных внешних факторов и стечения обстоятельств, а как бытийная черта человеческого существования. Быть – это радость. В работе «Полевая лилия и птица небесная» Кьеркегор, обращаясь к образу, который дает Евангелие, призывает учиться этой радости, учиться жить в ней и из нее: «…научись, хотя бы начни учиться, – пишет он, – у лилии и птицы. Ведь никто не имеет права всерьез считать, что то, чему радуются лилия и птица, и все подобное этому – что все это ничтожно и не заслуживает радости. То, что ты появился на свет, что ты есть, что тебе «сегодня» надлежит быть; то, что ты появился на свет, что ты родился человеком; то, что ты можешь видеть, подумай, ты можешь видеть, что ты можешь слышать, что ты можешь обонять, что ты можешь чувствовать вкус, что ты можешь осязать, что солнце светит тебе – и ради тебя, что, когда оно устает, появляется луна и зажигаются звезды; что приходит зима и вся природа меняет наряд, изображает незнакомку – чтобы развеселить тебя; что приходит весна и птицы прилетают огромными стаями – чтобы порадовать тебя, что пробивается зелень, что лес хорошеет и стоит как невеста – чтобы тебе доставить радость; что наступает осень, что птица улетает не для того, чтобы набить себе цену, о нет, но чтобы не наскучить тебе, что лес прячет свой наряд до следующего раза, то есть чтобы в следующий раз суметь порадовать тебя: и это-то ничтожно и не заслуживает радости! О, если бы я смел браниться; но из почтительности к лилии и птице я не посмею этого сделать, и потому я, вместо того чтобы сказать, что нечему здесь радоваться, скажу, что если все это не заслуживает радости, тогда нет ничего, что заслуживало бы радости! Подумай, что и лилия, и птица – сама радость; а ведь у них, понятное дело, гораздо меньше того, чему можно радоваться, чем у тебя – у тебя, кто также может радоваться лилии и птице. Учись поэтому у лилии, учись у птицы, они – учителя: они суть здесь, они суть сегодня и они суть радость» (наст. изд., с. 77).
Эта радость быть доступна всякому человеку; для того чтобы жить эту радость и обретаться в ней, не обязательно иметь веру и знать Бога. Хорошим примером может здесь служить Эпикур, учивший как раз такой радости. Однако вера эту радость преображает и делает абсолютной: радость быть оказывается одновременно благодарной радостью о Том, Кто даровал мне быть – радостью о Боге. «Абсолютная радость, – пишет Кьеркегор, – это именно радость о Боге, о Том, Кому и в Ком ты всегда, абсолютно всегда можешь радоваться. Если в этом отношении ты оказался не абсолютно радостным, тогда ты непременно допустил какую-то ошибку – ошибку, состоящую в твоем неумении бросить все заботы на Него, в твоем нежелании это сделать, в твоей самоуверенности, в твоем своеволии – короче, во всем, в чем ты не таков, как лилия и птица» (наст. изд., с. 82).
И эту радость быть, которую вера претворяет в абсолютную радость о Боге, ничто, никакое страдание, не может у человека отнять. В «Евангелии страданий», составляющем второй раздел данной книги, Кьеркегор выразительно это показывает. В предисловии он пишет: «Это „Евангелие страданий“ – и это означает не то, что эти беседы исчерпывают свой предмет, но то, что каждая беседа – словно глоток воды, почерпнутой из этого, слава Богу, неисчерпаемого источника; не то, что какая-то из бесед была бы исчерпывающей, но то, что каждая из них черпает достаточно глубоко, чтобы почерпнуть радость» (наст. изд., с. 233). Радость, о которой здесь говорится, не отменяет страдания, равно как не служит способом забыться на время, – нет, она может быть найдена в самом сердце страдания, проживаемого трезво и прямо. Обретение этой радости – это преображение страдания, – которое, как и Преображение, бывшее на горе Фавор, является не столько изменением преображаемого, сколько даванием видеть его: невыносимый жизненный тупик оказывается путем; неподъемная тяжесть – благим и легким бременем. Свет светит тогда и во тьме страдания – «и тьме его не объять»; «жизнь жительствует» и «в сени смертной».
Говоря о страдании, Кьеркегор размышляет и о страдании за истину. В последней из семи «бесед», составляющих «Евангелие страданий», он обращается к эпизоду из «Деяний апостолов», в котором речь идет о том, что (воспользуемся здесь пересказом самого Кьеркегора) «синедрион запретил апостолам проповедовать Христа. Однако апостолы не позволили себе устрашиться этим, но убоялись Бога больше, чем людей, и снова стали проповедовать Христа. После этого синедрион схватил их и предал бы их смерти, если бы Гамалиил не отсоветовал членам синедриона этого делать. Но все же апостолы были биты и только потом отпущены. И после того, как они были биты, читаем мы в Деяниях апостолов 5, 41, „они … пошли из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие“» (наст. изд., с. 413, 419). Кьеркегор размышляет над тем, что, страдая за истину, «человек с чистым сердцем и свободный способен… лишить мир власти над собой и что он силен превратить бесчестье в честь, поражение в победу». Так страдающий оказывается сильнее мира, желающего понудить его отречься от истины, его раны или смерть становятся свидетельством его победы.
