Остается еще третья сторона – отношение сознания к абсолютной сущности как некое действование. Это действование есть снятие особенности индивида или природного модуса его для-себя-бытия, откуда для него проистекает достоверность того, что чистое самосознание, с точки зрения своего действования, т. е. в качестве для-себя-сущего единичного сознания, составляет одно с сущностью. – Так как в действовании различается целесообразность и цель и так как чистое здравомыслие точно так же и по отношению к этому действованию поступает негативно и, как и в других моментах, отрицает себя само, то в отношении целесообразности оно должно проявлять себя как безрассудство, так как здравомыслие, связанное с умыслом, т. е. согласование цели и средства, кажется ему «иным», или, лучше сказать, чем-то противоположным; что же касается цели, то оно должно сделать целью дурное, т. е. наслаждение и обладание, и тем самым оказаться самым нечистым умыслом, так как чистый умысел в качестве «иного» также есть умысел нечистый.
Поэтому, что касается целесообразности, то, как мы видим, просвещение считает глупостью, когда верующий индивид сообщает себе более высокое сознание – не быть прикованным к естественному потреблению и удовольствию, – сообщает себе тем, что действительно отказывается от естественного потребления и удовольствия и доказывает делом, что презрение к ним не притворное, а истинное. – Точно так же считает оно глупостью, что индивид отрешается от своей определенности – быть абсолютно единичным, все другое исключающим и обладающим собственностью, – отрешается тем, что сам отказывается от своей собственности, и этим поистине показывает, что своему изолированию он не придает серьезного значения, но что он поднялся выше природной необходимости обособляться и в этом абсолютном обособлении для-себя-бытия отрицать тождество других с собою. – Чистое здравомыслие считает и то и другое нецелесообразным и несправедливым, – нецелесообразно отказывать себе в удовольствии и отдавать имущество, для того чтобы показать себя свободным от удовольствий и имущества; оно, следовательно, напротив, объявит глупцом того, кто для того, чтобы поесть, принимает меры, чтобы действительно поесть. – И оно считает несправедливым отказывать себе в еде и отдавать масло, яйца не за деньги или деньги – не за масло и яйца, а просто, ничего взамен не получая; оно объявляет еду или обладание подобного рода вещами самоцелью и тем самым [выказывает] себя фактически весьма не чистым намерением, которое придает абсолютно существенное значение такого рода наслаждению и обладанию. Как чистое намерение оно утверждает опять-таки необходимость возвышаться над природным существованием и над алчностью и ее средствами; только оно считает глупым и несправедливым, что это возвышение надо доказывать делом, другими словами, это чистое намерение поистине есть обман, который призывает (vorgibt) к внутреннему возвышению и требует его, но принять это всерьез, действительно привести его в исполнение и доказать его истинность — это называет (ausgibt) оно излишним, глупым и даже несправедливым. – Оно, таким образом, отрицает себя и в качестве чистого здравомыслия, ибо оно отрицает непосредственно целесообразное действование, и в качестве чистого умысла, ибо оно отрицает намерение показать себя свободным от целей единичного существования (der Einzelheit).
(β) Положительные тезисы просвещения
Так просвещение дает вере узнать его на опыте. Оно выступает в таком непривлекательном виде, потому что именно отношением к «иному» оно сообщает себе негативную реальность, т. е. проявляется как противоположное себе самому, но чистое здравомыслие и умысел должны сообщить себе это отношение, ибо оно есть их претворение в действительность. – Это последнее сначала выступило как негативная реальность. Быть может, с ее положительной реальностью дело обстоит лучше; посмотрим, как она себя ведет. – Когда все предрассудки и суеверие искоренены, возникает вопрос: что же дальше? Какова та истина, которую просвещение распространило вместо них? – Оно уже выразило это положительное содержание в своем искоренении заблуждения, ибо указанное отчуждение от себя самого в равной мере есть его положительная реальность. – В том, что для веры есть абсолютный дух, оно постигает то, что согласно открытому им в ней определению есть дерево, камень и т. д., – постигает их как единичные действительные вещи; так как всякую определенность, т. е. всякое содержание и осуществление его, оно вообще понимает таким образом как нечто конечное, как человеческую сущность и представление, то абсолютная сущность для него превращается в некоторое vacuum, которое не может быть сочетаемо ни с какими определениями, ни с какими предикатами. Такое сочетание само по себе заслуживало бы порицания; именно в нем-то и порождаются чудовища суеверия. Разум, чистое здравомыслие, само, конечно, не пусто, так как видит негативное себя самого, и оно составляет его содержание; оно богато, но только единичностью и ограниченностью; не приписывать абсолютной сущности и не сочетать с нею ничего подобного есть его исполненный здравомыслия образ жизни, который умеет поставить на свое место себя и свое богатство в сфере конечного и умеет достойно обходиться с абсолютным.
Этой пустой сущности противостоит в качестве второго момента положительной истины просвещения вообще исключенная из абсолютной сущности единичность сознания и всякого бытия; как абсолютное бытие в себе и для себя. Сознание, которое в своей первейшей действительности есть чувственная достоверность и мнение, возвращается теперь туда, пройдя весь путь своего опыта, и снова есть знание о чисто негативном себя самого или о чувственных вещах, т. е. о вещах сущих, равнодушно противостоящих его для-себя-бытию. Но здесь оно не непосредственное естественное сознание, а оно стало для себя таким. Отдавшись сперва всей той запутанности, в которую оно было ввергнуто своим раскрытием, отнесенное теперь чистым здравомыслием назад к своему первому формообразованию, сознание на опыте узнало ее как результат. Основанная на уразумении ничтожества всех других формообразований сознания и тем самым всего потустороннего чувственной достоверности, эта чувственная достоверность не есть более мнение, а, напротив, она есть абсолютная истина. Это ничтожество всего того, что выходит за пределы чувственной достоверности, есть, правда, только негативное доказательство этой истины, но ни к какому другому она и не способна, ибо положительная истина чувственной достоверности сама по себе есть именно неопосредствованное для-себя-бытие самого понятия как предмета и притом в форме инобытия, [т. е.] каждое сознание просто обладает достоверностью того, что оно есть, что другие действительные вещи – вне его, и что оно в своем естественном бытии, как и эти вещи, есть в себе и для себя, или абсолютно.
Наконец, третий момент истины просвещения есть отношение единичной сущности к абсолютной сущности, соотношение двух первых моментов. Здравомыслие как чистое здравое усмотрение равного или неограниченного выходит также за пределы неравного, а именно конечной действительности, или за пределы себя как одного лишь инобытия. В качестве того, что по ту сторону инобытия оно имеет пустоту, с которой оно, стало быть, соотносит чувственную действительность. В определение этого отношения входят в качестве содержания не обе стороны, ибо одна сторона есть пустое, и содержание имеется, следовательно, только благодаря другой стороне, чувственной действительности. Но форма соотношения, в определении которой участвует сторона в-себе[-бытия], может быть создана как угодно, ибо форма есть в себе негативное и потому – себе противоположное, бытие точно так же, как и ничто, в-себе[-бытие], как и противоположное [ему], или – что то же самое – отношение действительности к [бытию] в себе как к потустороннему есть в такой же мере негация, как и утверждение действительности. Конечную действительность можно поэтому понимать в собственном смысле, как и требуется. Чувственное, таким образом, теперь положительно соотносится с абсолютным как с [бытием] в себе, а чувственная действительность сама есть в себе; абсолютное создает и лелеет ее. В свою очередь она и с ним соотнесена как с противоположностью, как со своим небытием; со стороны этого отношения она есть не в себе, а только для некоторого «иного». Если в предшествующем формообразовании сознания понятия противоположности определились как хорошее и дурное, то, напротив, для чистого здравомыслия они превращаются в более чистые абстракции в-себе-бытия и бытия для некоторого «иного».
