Из этого следует, что наблюдению в сформированном наличном бытии может обнаружиться лишь разум как жизнь вообще, которая при своем различении, однако, действительно не обладает в себе самой разумным рядопостроением и расчленением и не есть внутри себя обоснованная система формообразований. – Если бы в умозаключении органического формообразования средний термин, к которому относятся вид и его действительность как единичная индивидуальность, содержал в самом себе оба крайних термина – внутреннюю всеобщность и всеобщую индивидуальность, то у этого среднего термина движение его действительности было бы выражением и природой всеобщности и он был бы развитием, систематизирующим самого себя. – Так для сознания средним термином – между всеобщим духом и его единичностью или чувственным сознанием – служит система формообразований сознания как жизнь духа, упорядочивающая себя в целое, – система, которая рассматривается здесь и имеет свое предметное наличное бытие в качестве всемирной истории. Но у органической природы нет истории; из своего всеобщего – из жизни – она непосредственно ниспадает в единичность наличного бытия, и соединенные в этой действительности моменты простой определенности и единичной жизненности порождают становление лишь как случайное движение, в котором каждый из них деятелен по своей части и целое сохраняется; но сама эта живость ограничена для себя лишь своим пунктом, потому что целое не наличествует в нем, и оно не наличествует в нем потому, что оно есть здесь для себя не как целое.
Следовательно, кроме того, что наблюдающий разум вообще приходит в органической природе лишь к созерцанию себя самого в качестве всеобщей жизни, для него созерцание развития и реализации этой жизни открывается лишь согласно совершенно общо различенным системам, при определении коих оказывается, что их сущность заключается не в органическом как таковом, а во всеобщем индивиде и, среди этих различий земли, – согласно рядам, которые род пытается установить.
Так как, следовательно, всеобщность органической жизни в ее действительности ниспадает непосредственно, без подлинного для-себя-сущего опосредствования, в крайний термин единичности, то наблюдающее сознание имеет перед собою только мнение в качестве вещи; и если у разума может быть досужий интерес к наблюдению этого мнения, то ему остается лишь ограничиться описанием и пересказом мнений и капризов природы. Эта лишенная духа свобода мнения представит, правда, на каждом шагу зачатки законов, следы необходимости, намеки на порядок и рядопостроение, остроумные и кажущиеся соотношения. Но в соотношении органического с сущими различиями неорганического, со стихиями, зонами и климатами наблюдение, поскольку это касается закона и необходимости, не выходит за пределы большого влияния. Таким же образом, с другой стороны, там, где индивидуальность имеет значение не земли, а имманентного для органической жизни «одного», а эта жизнь в непосредственном единстве со всеобщим хотя и составляет род, но род, простое единство которого именно поэтому определяется только как число и потому предоставляет свободу качественному явлению, – там наблюдение не может выйти за пределы учтивых замечаний, интересных соотношений, дружелюбного расположения к понятию. Но учтивые замечания не составляют знания необходимости, интересные соотношения не идут дальше интереса, интерес же есть всего лишь мнение разума; а дружелюбие индивидуального, которое оно проявляет к понятию, есть детски-наивное (kindliche) дружелюбие, и оно ребячески-неразумно (kindisch), если хочет или должно иметь какое-нибудь значение в себе и для себя.
b. Наблюдение самосознания в его чистоте и в его отношении к внешней действительности; логические и психологические законы
Наблюдение природы находит понятие реализованным в неорганической природе, находит законы, моменты которых суть вещи, которые в то же время относятся [друг к другу] как абстракции; но это понятие не есть простота, рефлектированная в себя. Напротив того, жизнь органической природы есть лишь эта рефлектированная в себя простота; противоположность себе самой, как противоположность всеобщего и единичного, не раздваивается в сущности самой этой жизни; сущность не есть род, который бы делился и двигался в своей лишенной различий стихии и в то же время в своем противоположении для себя самого был бы неразличен. Наблюдение находит это свободное понятие, всеобщность которого столь же абсолютно содержит внутри себя самой развитую единичность, лишь в самом понятии, существующем как понятие, или в самосознании.
1. Закон мышления
Возвращаясь теперь внутрь себя самого и направляясь к действительному понятию как к свободному понятию, наблюдение прежде всего находит законы мышления. Мышление в самом себе есть эта единичность, а она есть абстрактное движение негативного, целиком принятое обратно в простоту, и законы [его] – вне реальности. – У них нет реальности – это значит вообще только то, что в них нет истины. Правда, они и должны быть не полной, но все же формальной истиной. Однако чисто формальное, лишенное реальности, есть мысленная вещь или пустая абстракция без раздвоения в ней, которое и было бы не чем иным, как содержанием. – С другой стороны, так как они суть законы чистого мышления, а это последнее есть всеобщее в себе и, следовательно, некоторое знание, которому непосредственно присуще бытие и в нем вся реальность, то эти законы суть абсолютные понятия и нераздельно существенности как формы, так и вещей. Так как всеобщность, движущаяся внутри себя, есть раздвоенное простое понятие, то у этого понятия есть таким именно образом содержание в себе, и при том такое, которое есть всяческое содержание, только не чувственное бытие. Это есть содержание, которое не находится ни в противоречии с формой, ни вообще от нее не отделено, а скорее есть по существу она сама, ибо форма есть не что иное, как всеобщее, разделяющееся на свои чистые моменты.
Но в том виде, в каком эта форма или содержание есть для наблюдения как наблюдения, она сохраняет определение найденного, данного, т. е. лишь сущего содержания. Последнее становится покоящимся бытием соотношений, множеством обособленных необходимостей, которые в качестве некоторого устойчивого содержания в себе и для себя, в своей определенности, должны обладать истиной и которые таким образом на деле отвлекаются от формы. – Но эта абсолютная истина фиксированных определенностей или многих различных законов противоречит единству самосознания или мышления и формы вообще. То, что высказывается как устойчивый, неизменный в себе закон, может быть только моментом рефлектирующегося в себя единства, может выступать только как исчезающая величина. Но когда их при исследовании вырывают из этой связи движения и берут в отдельности, им недостает не содержания – ибо некоторое определенное содержание у них есть, – а, напротив, они лишаются формы, составляющей их сущность. На деле эти законы не составляют истины мышления не потому, что они должны быть только формальными и не должны иметь содержания, а скорее по противоположной причине – потому, что в своей определенности, или: именно в качестве некоторого содержания, у которого отнята форма, – они должны считаться чем-то абсолютным. В своей истине, как моменты, исчезающие в единстве мышления, они должны были бы рассматриваться как знание или мыслящее движение, а не как законы знания. Процесс же наблюдения не есть самое знание, и последнее неведомо ему, но он обращает его природу в формообразование бытия, т. е. постигает его негативность лишь как законы этого бытия. Здесь нам достаточно указать на недействительность так называемых законов мышления, исходя из общей природы вещей. Более же подробное выяснение относится к спекулятивной философии, где они оказываются тем, что они поистине суть, т. е. отдельными исчезающими моментами, истина которых есть лишь мыслящее движение в целом, само знание.
