– Кто композитор?
– Что? Ты о музыке? Это запись для фона – звуки моря с Земли. Им уже пара столетий.
Она странно посмотрела на меня:
– А тебя действительно увлекает эта планетарная тема, да? «Звуки моря».
– Однажды моря будут на Марсе. В этом же цель нашего проекта, верно?
Вид у нее был тревожный.
– Конечно… Мы над этим работаем, Ганс, но это же не значит, что мы сами обязаны там жить. Я хочу сказать – это же будет только через несколько веков, правильно? Даже если мы доживем, мы уже станем другими людьми. Только представь себе гравитационный колодец. Я бы задохнулась насмерть.
– Я думаю об этом не просто как о поселении, – тихо сказал я. – Для меня это деятельность более чистая, более идеализированная. Когнитивные агенты четвертого уровня инициируют пригожинский прыжок третьего уровня. Создать саму жизнь на голой основе пространства-времени…
Но Аркадия уже качала головой и спиной поплыла к двери.
– Прости, Ганс, но эти звуки, они просто… как будто лезут мне в кровь… – она передернулась, и вплетенные в светлые волосы филигранные бусы громко застучали. – Невыносимо.
– Я выключу.
Но она уже уходила.
– До свидания, до свидания… До скорой встречи.
Ушла. А я остался, все глубже погружаясь в одиночество, пока ревущий прилив бормотал, глодая берег.
* * *
У дверей Кулагина меня встретил один из его сервороботов и принял шляпу. Кулагин сидел на рабочем месте в отгороженном ширмой углу своего пропахшего ноготками жилища, глядя, как по дисплею сверху вниз пробегают котировки акций. Он диктовал приказы в микрофон на компьютерном нарукавнике. Когда обо мне объявил слуга, он выдернул штекер из нарукавника и поднялся, пожимая мне ладонь обеими руками.
– Добро пожаловать, друг, добро пожаловать.
– Надеюсь, я не отвлекаю.
– Нет, вовсе нет. Ты играешь на Рынке?
– Не всерьез, – сказал я. – Возможно, когда-нибудь позже, когда накопятся роялти от Дзайбацу Эйсё.
– Тогда позволь мне направить твои глаза. Хороший постгуманист должен отличаться широтой интересов. Садись в это кресло, будь добр.
Я сел рядом с Кулагиным, пока он подключался к консоли. Кулагин был механистом, но строго следил за обеззараживанием тела. Он мне нравился.
– Странно, как финансовые институты отклоняются от своей первоначальной цели, – сказал он. – В каком-то смысле Рынок и сам совершил нечто вроде пригожинского прыжка. На поверхности это коммерческий инструмент, но он стал игрой соглашений, условностей, тайн и самоуверенности. Мы, цикады, питаемся слухами, дышим слухами и видим их во сне, так что рынок – идеальное выражение нашего духа времени.
– Да. Он хрупкий, манерный и по сути основан на вымыслах, а не фактах.
Кулагин поднял выщипанные брови.
– Да, мой юный друг, точно как основание самого космоса. Каждый уровень сложности свободно парит над предыдущим, и его поддерживают только абстракции. Даже законы природы – лишь наши попытки прищуриться и заглянуть за пригожинский горизонт событий… Если предпочитаешь более первобытную метафору, можно сравнить Рынок с морем. Морем информации, с редко разбросанными островами голубых фишек для изможденного пловца. Взгляни сюда.
Он дотронулся до кнопок, и перед нами материализовалась трехмерная сетка.
– Это активность Рынка за последние сорок восемь часов. Весьма напоминает волны и колыхание моря, верно? Отметь всплески транзакций, – он коснулся экрана имплантированным в указательный палец световым пером, и зеленые области на сетке залились красным. – Тогда поступили первые слухи об айстероиде…
– О чем?
– Астероиде, ледниковой массе от Совета Колец. Кто-то купил его и прямо сейчас разгоняет из гравитационного колодца Сатурна для столкновения с Марсом. Кто-то очень дальновидный, ведь астероид пройдет в нескольких тысячах километров от ЦК. Достаточно близко для наблюдения невооруженным глазом.
– Хочешь сказать, это вправду кто-то сделал? – сказал я, не находя себе места от потрясения и радости.
– До меня это дошло из третьих, четвертых, а то и десятых рук, но все сходится с параметрами, установленными полиуглеродными инженерами. Масса изо льда и летучих веществ, больше трех километров в ширину, расчетное время столкновения – 20:14:53, 14–4-’54 ВВ… Это рассвет по местному времени. В смысле, местному марсианскому.
– Но до этого еще много месяцев, – сказал я.
Кулагин усмехнулся:
– Слушай, Ганс, трехкилометровый кусок льда большими пальцами не дотолкаешь. Кроме того, астероид только первый из десятков. Пока это больше символический жест.
– Но он значит, что мы переедем! На марсианскую орбиту!
Кулагин взглянул на меня со скепсисом.
– Это работа для дронов и мониторов, Ганс. Или, может, нескольких первопроходцев с закаленным характером. Вообще-то нам с тобой нет ни одной причины покидать комфорт ЦК.
Я вскочил, нервно сложив руки:
– Ты хочешь остаться? И пропустить пригожинский катализатор?
Кулагин поднял на меня взгляд и слегка нахмурился:
– Остынь, Ганс, сядь. Скоро будут искать добровольцев, и если ты правда настроен лететь, я уверен, ты что-нибудь придумаешь… Суть в том, что на Рынок произвели зрелищный эффект… Он и так пошатнулся после смерти Контроллера, а теперь на охоту вышла какая-то действительно крупная рыба. Я следил за ее движениями три дня-смены подряд – в надежде, так сказать, попировать на объедках… Не желаешь вдохнуть?
– Нет, спасибо.
Кулагин затянулся стимулятором. Выглядел механист растрепанным. Я никогда не видел его без краски на лице.
– У меня нет того чутья на психологию толпы, что у вас, шейперов, поэтому приходится обходиться очень, очень хорошей памятью… – сказал он. – В последний раз нечто вроде этого я видел тринадцать лет назад. Тогда кто-то пустил слухи, что Царица хочет покинуть ЦК, а советники удерживают ее силой. Результат – Крах Сорок Первого, но настоящий куш сорвали на последовавшем Ралли – резком подъеме цен. Я пересматривал записи о Крахе – и уже узнаю плавники и большие острые зубы старого приятеля. Вижу в маневрах его стиль. Это не скользкое обличье шейпера. Но и не холодное упорство механиста.
Я задумался.
– Значит, ты имеешь в виду Уэллспринга.
Возраст Уэллспринга был неизвестен. Ему перевалило за две сотни лет. Он заявлял, что родился на Земле еще на заре космического века и жил в независимых космических колониях первого поколения – так называемой Цепи. Он же был среди основателей Царицына Кластера, строил обиталище для Царицы, в позоре сбежавшей от соплеменников-Инвесторов.
Кулагин улыбнулся:
