– Очень хорошо, Ганс. Может, ты и живешь во мху, но сам еще мхом не зарос. По-моему, Уэллспринг подстроил Крах Сорок Первого ради своей выгоды.
– Но живет он очень скромно.
– Как старейший друг Царицы он точно был в идеальном положении для распространения слухов. Он даже проектировал параметры самого Рынка, семьдесят лет назад. И именно после Ралли был учрежден факультет терраформирования Космосити-Метасистемс. Конечно, благодаря анонимным взносам.
– Но взносы поступали со всех уголков системы, – возразил я. – Почти все секты и фракции считают, что терраформирование – высшая цель человечества.
– Несомненно. Хотя я часто задаюсь вопросом, как эта идея настолько распространилась. И к чьей выгоде. Послушай, Ганс. Я люблю Уэллспринга. Он друг – а я помню о холоде. Но ты должен понимать, что он аномалия. Он не один из нас. Он даже родился не в космосе, – Кулагин посмотрел на меня с прищуром, но я не обиделся его слову «родиться». Для шейперов это смертельное оскорбление, но я считал себя в первую очередь полиуглеродным, во вторую – цикадой и уже в отдаленную третью – шейпером.
На его лице мелькнула улыбка:
– Несомненно, Уэллспринг имплантировал себе пару механистических безделушек, чтобы продлить жизнь, но у него нет мех-стиля. Более того – он появился задолго до любого стиля. Я последним стану отрицать вашу, шей-перов, гениальность, но в каком-то смысле эта гениальность искусственная. Она дает хороший результат в тестах IQ, но ей не хватает какого-то, так скажем, первобытного свойства, которое есть у Уэллспринга; точно так же мы, механисты, можем пользоваться кибернетическими режимами мышления, но никогда не станем настоящими машинами… Уэллспринг – просто один из людей на вершине гауссовой кривой, один из титанов, что рождаются раз в поколение. Я хочу сказать – сам взгляни, что стало с его обычными современниками-людьми.
Я кивнул:
– Большинство стали мехами.
Кулагин еле заметно покачал головой, глядя на экран.
– Я родился здесь, в ЦК. Я не так уж много знаю о мехах старой закалки, но знаю, что большинство представителей первого поколения мертвы. Устарели, вытеснены. Их свел с ума шок будущего. К тому же первые устройства для продления жизни сбоили, причем сбоили страшно… Уэллспринг пережил и это – благодаря какому-то врожденному дару. Задумайся, Ганс. Вот сидим мы, дети столь продвинутых технологий, что они разбили общество вдребезги. Торгуем с инопланетянами. Можем даже летать автостопом до звезд, если заплатить Инвесторам. А Уэллспринг не только держится сам, но и правит нами. Мы даже не знаем его настоящего имени.
Я взвесил слова Кулагина, пока он переключился на новости Рынка. Мне было неприятно. Я мог скрыть свои чувства – но не мог их стряхнуть.
– Ты прав, – сказал я. – Но я ему доверяю.
– Я тоже ему доверяю, но знаю, что мы – в его руках. Более того, прямо сейчас он нас защищает. На этот проект терраформирования идут мегаватты за мегаваттом. Все взносы анонимны – предположительно, чтобы не позволить фракциям использовать данные в своей пропаганде. Но мне кажется, вся эта система призвана скрыть тот факт, что большая часть средств поступает от Уэллспринга. Со дня на день наступит затяжной крах Рынка. Уэллспринг сделает ход – и начнется ралли. И все киловатты его прибыли уйдут нам.
Я придвинулся в кресле, переплетая пальцы. Кулагин надиктовал в микрофон несколько приказов о продаже. Я вдруг рассмеялся.
Кулагин поднял взгляд:
– Впервые слышу, чтобы ты смеялся всерьез, Ганс.
– Я просто подумал… Ты мне рассказываешь об этом, но поговорить я пришел о Валерии.
Кулагин посмотрел на меня с печалью:
– Послушай, Ганс. Все, что я знаю о женщинах, можно спрятать под одним микрочипом, но, как я уже сказал, память у меня превосходная. Шейперы сплоховали, когда впервые довели себя до предела. В прошлом веке Совет Колец пытался преодолеть так называемый Барьер Двухсот. Большинство сверхспособных шейперов сошло с ума, дезертировало, обратилось против своих – или все сразу. На них уже многие десятилетия охотятся пираты и наемники.
Одна группа каким-то образом узнала про матку Инвесторов, которая живет в изгнании, и сумела укрыться в ее тени, для защиты. А кое-кто – можешь себе представить, кто, – уговорил Царицу, чтобы она позволила людям остаться за определенный налог. Этот налог и стал Царицыной Долей – а поселение стало Царицыным Кластером. Среди тех сверхспособных были родители Валерии – да, родители; ее рождение было естественным. Она не прошла учебу шейперов, поэтому ее IQ находится где-то в области ста сорока пяти. У Валерии проблема в циклах настроения. От них страдали ее родители, от них страдает с детства она. Это опасная женщина, Ганс. Опасная как для себя, так и для всех нас. Вообще-то странно, что она не под псами. Я говорил об этом со своими друзьями в Службе безопасности, но на моем пути кто-то стоит. И я представляю, кто.
– Я ее люблю. Она со мной не разговаривает.
– Ясно. Что ж, как я понимаю, в последнее время она на антидепрессантах; возможно, это объясняет ее молчание… Скажу откровенно. Есть старая поговорка, Ганс, что нельзя входить в приват с кем-то безумнее себя. И это добрый совет. Валерии нельзя доверять.
Он поднял руку.
– Дослушай. Ты молод. Ты только что вышел из-под псов. Эта женщина тебя очаровала – и, признаться, она в полной мере может похвастаться шармом шейперов. Но связь с Валерией – как роман с пятью женщинами, из которых три – сумасшедшие. ЦК трещит по швам от лучших красавиц в человеческой истории. Признаться, ты немного скован, возможно, немного одержим, но у тебя есть некий шарм идеалиста. И есть напор шейпера – даже фанатизм, если ты не против таких выражений. Расслабься, Ганс. Найди ту, кто не будет стесывать твои острые углы. Играй. Это хороший способ завербовать в Клику новых друзей.
– Я запомню твои слова, – сказал я.
– Что ж. Так и знал, что зря трачу время, – он иронично улыбнулся. – Зачем осквернять чистоту твоих чувств? Трагическая первая любовь может даже пойти тебе на пользу – лет через пятьдесят или сто, – Кулагин снова обратил внимание на экран. – Я рад, что мы поговорили, Ганс. Надеюсь, ты снова ко мне обратишься, когда придут деньги из Дзайбацу Эйсё. С ними можно поразвлечься.
– Было бы неплохо, – сказал я, хотя уже знал, что каждый киловатт, не потраченный на мои исследования, уйдет – анонимно – в фонд терраформирования. – И я не обижаюсь на твой совет. Просто мне он ни к чему.
– Ах, молодежь, – сказал Кулагин. Я ушел.
* * *
Обратно к простой красоте лишайников. Меня годами обучали по этой специализации, но я увидел в них красоту и смысл только после своего постгуманистического просвещения. С точки зрения философии ЦК они стояли едва ли не рядом с пригожинским прыжком, который породил саму жизнь.
С другой стороны, в лишайнике можно было увидеть метафору истории Полиуглеродной Клики: грибок и плесень, потенциальные враги, объединенные в симбиозе для достижения того, чего не достигли бы по одиночке, – прямо как Клика объединила механистов и шейперов, чтобы принести жизнь на Марс.
