– Легче, легче, – сказала она. – Пусть идет как идет. У нас много времени.
– Рука! – внезапно спохватился Линдсей.
Только сейчас он почувствовал, что правая – металлическая – рука его превратилась в живую плоть. Он поднял левую – та была металлической. Его переполнил невыносимый ужас. Наизнанку вывернули!!!
– Аккуратнее, – сказала она. – Могут быть затруднения с ориентацией в пространстве, с восприятием правого – левого. Результат влияния комиссуры. К тому же ты подвергся новому омоложению. За последние пять лет мы проделали уйму работы. Так, ради времяпрепровождения.
Беззаботная легкость ее слов ошеломила.
– Ты что, Бог? – спросил Линдсей.
– С тех пор появились кое-какие новшества, Абеляр. – Она пожала плечами. – Многое изменилось. В обществе, в политике, в медицине. Все это в наше время – одно и то же, понятное дело, но посмотри на это как на спонтанную самоорганизацию, социальный скачок Пригожина на новый уровень сложности…
– О нет… – застонал Линдсей.
Она переключила сканер, и полушарие с жужжанием поднялось, освобождая голову Линдсея. Усевшись в старинное деревянное кресло против него, она подобрала ногу под себя.
– Ты точно не хочешь шоколадку?
– Нет!
– Тогда я сама. – Вытащив из чемоданчика конфету, она с удовольствием принялась жевать. – Хорошие, – с набитым ртом продолжала она. – Вот один из замечательнейших моментов жизни, Абеляр. Вот для чего меня, наверное, разморозили.
– Ты изменилась…
– Это все – ледовое убийство. Правильно сделали катаклисты, что выдернули меня из всего этого. А то совсем было закостенела… Но вот – плыву раз по математическому факультету с полными руками распечаток к себе в кабинет, мозги трещат от мелких проблем, забот, графиков, планов… Вдруг голова закружилась, смотрю, а вокруг все пропало. Голо, пустынно… Распечатки под пальцами рассыпаются, одежда пыльная, Голдрейх-Тримейн в руинах, компьютеры выключены, студентов нет… Мир мгновенно перепрыгнул на тридцать лет вперед, это был полный катаклизм. Три дня я гонялась за новостями, пыталась отыскать нашу лигу, узнала, что я – уже достояние истории, а потом – словно волна такая накатила… Предрассудки мои рассыпались в прах. Я не нужна была миру; все, что я полагала важным, ушло. Жизнь стала совсем пустой. Но зато – свобода!
– Свобода… – проговорил Линдсей, пробуя слово на вкус. – Свобода… Константин! Мой враг…
– Он, можно сказать, мертв, – сообщила Маргарет Джулиано. – Но это – вопрос терминологии. Его согенетики прислали мне его историю болезни. Повреждения очень серьезные. Он погружен в затянувшееся состояние фуги и страдает от ускорения сознания, длящегося, должно быть, уже несколько субъективных столетий. Сознание его не справилось с информацией, полученной от Арены. Все это длится так долго, что личность его стерлась. Он, говоря образно, забыл себя вдребезги.
– Это они тебе сказали? Его родня?
– Времена меняются, Абеляр. В мире снова разрядка. Генолиния Константина – в беде и нужде, а мы хорошо заплатили за эту информацию. Союз старателей больше не столица. Столица – Джастроу-Стейшн, и там полно дзенских серотонистов. Они терпеть не могут волнений.
Новости были просто поразительные.
– Пять лет… – Линдсей возбужденно поднялся. – Ладно, что такое пять лет?!
Он пошел по комнате неверными шагами. Контузия левого полушария сделала его неуклюжим. Подтянувшись, он попытался овладеть своим телом. Ничего не вышло. Он повернулся к Джулиано:
– Мои навыки, подготовка…
– Да, – кивнула она.
– Мы почти сразу обнаружили их остатки. Раннешейперская психотехническая обработка. По современным стандартам весьма неуклюжая. Она мешала твоему выздоровлению. За эти годы мы ее полностью вычистили.
– То есть… совсем?
– Да. Нам и без твоих навыков, кстати, дающих дуализацию мышления, хватало дел с церебральной дихотомией. Лицемерие как второе состояние сознания и всякое такое. – Она фыркнула. – И вообще все это дурь.
Линдсей рухнул в кресло сканера.
– Но всю мою жизнь… А теперь ты все уничтожила. Пекно… – Он прикрыл глаза, подыскивая слово. – Технологией.
– И что с того? – причавкивая еще одной конфетой, возразила она. – Технология дала, технология взяла. Теперь ты снова такой, какой есть. Так чего же тебе еще надо?
В открытую дверь, шурша тяжелой тканью, вошла Александрина Тайлер. Одета она была в наряд из своих девичьих времен: пышная длинная юбка и жесткий кремовый жакет, расшитый входными разъемами, с круглым, облегающим шею воротом. Она опустила взгляд к полу:
– Маргарет! Ноги…
– О, извини, дорогая, – ответила Джулиано, рассеянно глядя на осыпавшуюся с сапог засохшую грязь.
Внезапная необходимость совмещать и сопоставлять их обеих вызывала головокружение. Тухлый неприятный пузырь дежа вю всплыл из каких-то затопленных лекарствами глубин мозга, и на несколько секунд Линдсей, похоже, отключился. Придя в себя, он почувствовал явное улучшение – словно некий грязный, парализующий осадок исчез из головы, освободив место свету.
– Александрина… – Он ослабел, но чувствовал себя некоторым образом более реально. – Ты была время? Все это здесь?
– Абеляр… – Она была удивлена. – Ты говоришь?
– Пытаюсь.
– Мне сказали, что тебе лучше. Я принесла тебе одежду. Из гардероба Музея. – Она показала старинный костюм, обернутый пластиком. – Видишь? Это один из твоих собственных, семидесятипятилетней давности. Сохранился у одного из мародеров, разграбивших усадьбу Линдсеев. Примерь, дорогой.
Линдсей пощупал жесткую, побитую временем ткань.
– Музейный экспонат…
– Ну конечно.
Маргарет Джулиано глянула на Александрину.
– Может быть, его будет удобнее одеть в форму санитара? Он сможет затеряться, смешавшись с местной обстановкой.
– Нет, – возразил Линдсей. – Я буду носить это.
– Александрина все продумала заранее, – сообщила Джулиано, пока он боролся с брюками, просовывая босые ноги через жесткие, армированные проволокой коленные гармошки. – Она каждый день приходила кормить тебя тайлеровскими яблоками.
– После дуэли я привезла тебя сюда, – сказала Александрина. – Срок нашего брака истек, но я теперь управляю Музеем. Такая моя новая должность. – Она улыбнулась. – Усадьбы разграбили, но семейные сады до сих пор целы… Мариетта, сестра твоей бабки, всегда клялась фамильными яблоками.
Линдсей натянул рубашку. Та лопнула по шву на плече.
– Ты так ел эти яблоки – просто чудо, – сказала Джулиано. – С семечками, с черенками, ничего не оставлял.
– Значит, ты дома, Александрина, – сказал Линдсей.
Она так хотела домой… Он был рад за нее.
