Келлингтон откашлялся.
– Уважаемые гости, – заговорил он. – Сегодня нам предстоит увидеть нечто необычайное. Эта девушка, Сумеречный охотник, предложила развлечь нас.
Толпа зашумела. Джеймс и Мэтью продолжали отчаянно аплодировать, и темноволосая вампирша с бриллиантовыми гребнями в волосах присоединилась к ним. Анна наклонилась к Гипатии и что-то зашептала ей на ухо.
– Надеюсь, вам доставит удовольствие представление прекрасной Корделии Карстерс, – закончил Келлингтон и повернулся к ступеням.
Но Корделия остановила его, положив руку ему на рукав.
– Мне потребуется аккомпанемент, – сказала она. – На скрипке.
Мэтью издал иронический смешок.
– О, она умна, – произнес он, когда Келлингтон с недовольным видом отошел за инструментом. Пока оборотень расталкивал зрителей, Корделия, которая, по мнению Джеймса, выглядела гораздо более спокойной, чем чувствовала себя, подняла руку и вытащила шпильки из волос.
У Джеймса перехватило дыхание, когда тяжелые кудри Корделии, темно-красные, словно лепестки роз, упали ей на плечи и рассыпались по спине. Они скользили по ее обнаженной смуглой коже, словно шелк. Блестящее платье цвета бронзы облегало ее формы. Она вытащила из ножен Кортану и подняла ее перед собой. Все огни, освещавшие Адский Альков, отражались в отполированном золотом клинке.
– Я всегда любила старинные сказки «Тысячи и одной ночи», – заговорила она, и ее ясный, звонкий голос разнесся по залу. – Одна из моих любимых историй – это рассказ о невольнице Таваддуд. После смерти богатого купца его сын растратил все наследство, и в конце концов у него осталась только одна рабыня, девушка, известная на весь халифат своим умом и красотой. Ее звали Таваддуд. Она посоветовала хозяину доставить ее ко двору Гаруна аль-Рашида и запросить за нее много денег. Тот возразил, что не может требовать такую сумму за одну невольницу. Таваддуд пообещала убедить халифа в том, что в целом свете нет женщины мудрее ее, ученее и прекраснее. В конце концов, сын купца уступил. Он привел ее ко двору, она предстала перед халифом и сказала ему следующее.
Корделия кивнула Келлингтону, который поднялся на сцену со скрипкой. Он принялся наигрывать однообразную заунывную мелодию, и Корделия начала танцевать.
Но это был не совсем танец. Она двигалась словно вслед за Кортаной. Меч сверкал золотом, а фигура девушки, казалось, была соткана из огня. Она заговорила, и ее низкий, хриплый голос как нельзя лучше сочетался с танцем и с мелодией, которую играл скрипач.
– «О господин, я знаю грамматику, поэзию, законоведение, толкование Корана и лексику, и знакома с музыкой и наукой о долях наследства, и счетом, и делением, и землемерием, и сказаниями первых людей»
[39].
Кортана описывала в воздухе восьмерки в такт речи, словно подчеркивала каждое слово. Девушка разворачивалась, двигалась вслед за мечом, и тело ее изгибалось и покачивалось, подобно стене водопада или пламени, подобно реке, несущей свои воды под вечными звездами. Это было прекрасно – она была прекрасна, но красота эта не была далекой и неприступной. Это была земная красота, она жила и дышала, она протягивала к Джеймсу руки, касалась его сердца, и от этого прикосновения у него перехватило дыхание.
– «Я изучала науки точные, и геометрию, и философию, и врачевание, и логику, и риторику, и изъяснение и запомнила многое из богословия».
Корделия опустилась на колени. Меч описывал круги вокруг ее фигуры, заключал ее в огненное кольцо. Скрипка пела, пело ее тело, и Джеймс видел перед собой двор халифа, видел бесстрашную девушку, которая, преклонив колени перед Гаруном аль-Рашидом, рассказывает ему о своих достоинствах.
– «Я была привержена к поэзии и играла на лютне, узнала, где на ней места звуков, и знаю, как ударять по струнам, чтобы были они в движении или в покое».
Мэтью ахнул, словно ему не хватало воздуха. Джеймс бросил быстрый взгляд на друга. У Мэтью было странное лицо… так бывало в минуты, когда он думал, что его никто не видит. В его взгляде угадывалась тоска и одиночество, непонятное желание, стремление к чему-то такому, чего даже сам Мэтью не мог бы ни назвать, ни выразить словами.
Взгляд его был прикован к Корделии. Но, с другой стороны, все присутствующие смотрели на нее, как завороженные, смотрели, как метались в воздухе ее волосы, подобно языкам алого пламени. Ее смуглая кожа словно светилась, на ключицах выступили капельки пота. Джеймс чувствовал, что сердце его стучит, словно молот; кровь стремительно бежала по жилам, подобно реке, хлынувшей через разрушенную плотину.
– «И когда я пою и пляшу, то искушаю, – с этими словами Корделия резко выпрямилась. Взгляд ее, полный вызова, был устремлен на зрителей. – А если приукрашусь и надушусь, то убиваю».
Она стремительным движением убрала Кортану в ножны. Келлингтон перестал играть и, в свою очередь, уставился на девушку, словно влюбленный баран. Джеймса охватило непреодолимое желание наподдать ему хорошенько.
Корделия поднялась на ноги; она задыхалась, грудь ее часто вздымалась и опускалась.
– Со всей страны созвали ученых мудрецов, чтобы испытать Таваддуд, но она оказалась мудрее их всех. Она была так умна и прекрасна, что, в конце концов, халиф обещал выполнить все ее желания.
Корделия поклонилась.
– Так и кончилась эта история, – произнесла она и начала спускаться по ступеням.
Корделия впервые в жизни оказалась в центре внимания такого количества людей. Сбежав со сцены, она хотела слиться с толпой, но сейчас все смотрели на нее совершенно иначе, чем двадцать минут назад – все улыбались ей, кто-то кивал, кто-то подмигивал. Несколько обитателей Нижнего Мира восклицали: «Прекрасно исполнено».
Она неразборчиво бормотала благодарности и испытала неимоверное облегчение, добравшись, наконец, до Джеймса и Мэтью. Джеймс на первый взгляд был совершенно спокоен; Мэтью смотрел на Корделию круглыми от удивления глазами.
– Черт побери, – воскликнул он восхищенным тоном, когда она подошла ближе. Выглядел он серьезным, что не часто с ним случалось. – Что это было?
– Это была сказка, – быстро сказал Джеймс. – Отличная работа, Корделия. – И он кивнул на пустой диван с жаккардовой обивкой. – Анна куда-то скрылась в компании Гипатии, так что могу сказать: ты успешно отвлекла зрителей.
Корделия. Он не назвал ее «Маргариткой». Она не знала, что об этом думать. Она приложила руку к груди; сердце билось учащенно, после танца и еще от волнения.
– И что нам теперь делать? – заговорила она. – Сколько времени обычно продолжается соблазнение?
– Это зависит от того, проводить ли его по всем правилам или нет, – ответил Мэтью, и на губах его промелькнула прежняя насмешливая улыбка.
– Ну, ради Гипатии я надеюсь, что Анна сделает все по правилам… хотя для нас было бы лучше, если бы она поторопилась, – заметил Джеймс.
