– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – спросил Томас уже не в первый раз. Он сидел напротив Корделии, и колени их соприкасались. Лондонские кэбы не были созданы для людей такого роста и телосложения, как Томас.
– Я чувствую себя прекрасно, – упрямо ответила Корделия. – Прекрасно.
– Это было потрясающе, когда ты бросилась на демона, просто великолепно, – воскликнул Кристофер. – Я уж было подумал, что ты его сейчас прикончишь… ну, то есть, пока ты не свалилась в реку.
Корделия почувствовала, как плечо Мэтью дрогнуло от беззвучного смеха.
– Да, – пробормотала она. – Я тоже так думала, но, увы, ошиблась.
– А что все-таки произошло потом? – поинтересовался Томас. – Как Люси сумела вытащить тебя из воды?
Корделия вздрогнула и сосредоточенно наморщила лоб.
– Этого я не знаю, – медленно произнесла она. – Я ничего не могу понять. Я слышала, как Люси кричала, звала меня по имени, а потом я потеряла сознание и очнулась уже на берегу.
– Может быть, это сама река вынесла тебя на берег, – рассуждал Кристофер. – В Темзе существуют довольно сильные течения.
Мэтью с каким-то странным выражением лица взглянул на Корделию.
– Когда мы были на мосту, и Джеймс сражался с мандихором, мне показалось, что демон заговорил с ним. Ты не слышала, что он сказал?
Корделия молчала. «Пойдем со мной, дитя демонов, туда, где тебя ждет почет. Ты видишь тот же мир, что и я. Ты видишь этот мир таким, каков он в реальности. Я знаю, кто твоя мать, кто твой дед. Пойдем со мной».
– Нет, – негромко ответила она. – Я слышала только какое-то рычание. Но не разобрала слов.
В этот момент кэб остановился около кенсингтонского дома Корделии. Белые оштукатуренные стены заливал тусклый лунный свет. На мирной, тихой площади не было ни души, лишь легкий ветерок шуршал листьями платанов.
Корделия не помнила точно, как это получилось, но Томас и Кристофер остались ждать в экипаже, а Мэтью отправился провожать ее до парадной двери. Они прошли мимо черной с золотом садовой ограды.
– Твоя матушка сильно рассердится? – спросил Мэтью.
– Ты когда-нибудь слышал о китайской казни «линчи», «смерти от тысячи кинжалов»? – ответила Корделия вопросом на вопрос.
– Откровенно говоря, я бы предпочел смерть от тысячи бокалов, – усмехнулся Мэтью.
Корделия засмеялась. Они подошли к недавно выкрашенной черной входной двери. Она хотела снять пиджак Мэтью, чтобы вернуть его хозяину, но тот небрежно взмахнул изящной рукой, покрытой шрамами, как у всех Сумеречных охотников. Она заметила на внутренней стороне его запястья темную руну парабатая.
– Оставь себе, – сказал он. – У меня еще семнадцать пиджаков, и этот – самый скромный из них.
Семнадцать пиджаков. Это просто смехотворно. Но ведь он очень богат, внезапно пришло в голову Корделии – разумеется, он может себе это позволить. Его мать стала Консулом еще до того, как они оба появились на свет. Одежда у Мэтью всегда была несколько вызывающая, но дорогая и хорошо пошитая. Из кармана рубашки торчал искусственный цветок, шелковая гвоздика. Корделия протянула руку и осторожно прикоснулась кончиками пальцев к лепесткам.
– Что это означает?
– Зеленая гвоздика символизирует любовь к искусству и всяким хитроумным изобретениям, поскольку такого цветка в природе не существует. – Мэтью поколебался, прежде чем продолжить. – Она также означает свободу любить того, кого ты выберешь, будь то мужчина или женщина.
Мужчина или женщина. Корделия окинула Мэтью изумленным взглядом. Неужели он такой же, как Алистер? Но нет, тут же пришло ей в голову. Ей казалось, что Алистер в этом смысле предпочитал только мужчин, ведь он сказал тогда, что не сможет обманывать женщину, притворяться, что любит ее. А Мэтью ясно дал понять, что ему нравятся представители обоих полов.
Во взгляде Мэтью промелькнула неуверенность, словно он не мог угадать, что она ответит; а может быть, подумал, что она теперь станет его презирать. Корделия вспомнила оскорбленный, возмущенный взгляд Алистера, брошенный на нее в тот момент, когда он узнал, что родная сестра следила за ним. Она подумала, что сокровенные тайны людей похожи на шрамы или на невидимые, но болезненные раны. Посторонний, нечаянно прикоснувшись к такой ране, может причинить человеку сильную боль.
– Это хорошо, – наконец, произнесла она. – Я знаю, что ты выберешь в качестве спутника жизни достойного человека – и неважно, будет ли это мужчина или женщина. Он – или она – наверняка понравится мне.
– Я бы на твоем месте не был так уверен в правильности моего выбора, Корделия, – тихо ответил Мэтью.
– Мэтью, – спросила она неожиданно для самой себя. – Что такого ты мог совершить в своей жизни? Кого, или что ты никак не можешь забыть, откуда в тебе эта печаль?
Он оперся рукой о косяк двери и некоторое время пристально смотрел на девушку сверху вниз. В слабом свете уличных фонарей она различала очертания его высоких скул, растрепанные волнистые волосы.
– Если я тебе скажу, ты мне не поверишь.
– Я считаю, что Джеймс не выбрал бы тебя в качестве парабатая, если бы в твоем прошлом было что-то настолько ужасное.
Мэтью на миг прикрыл глаза, словно испытал приступ боли. Затем улыбнулся, но взгляд его был печальным.
– Ты не раз и не два заставляла меня удивляться с того дня, как вошла в нашу жизнь, – заговорил он, и Корделия поняла, что под словом «нашу» он подразумевал жизни «Веселых разбойников» и Люси. – До твоего появления мне не казалось, что в нашем маленьком кружке кого-то не хватает, но теперь, когда ты с нами, я не могу представить нашу жизнь без тебя.
Корделия не успела ответить – дверь открылась, и появилась Райза. Она бросила ошеломленный взгляд на Корделию и позвала Сону. В холл вышла мать Корделии в шелковом пеньюаре. Она некоторое время переводила взгляд с Мэтью на Корделию, стоявших на крыльце в луже воды, и ее большие темные глаза сделались еще больше.
– О, – произнесла она со смесью неодобрения и тревоги, какие можно услышать только в голосе матерей. – О, Лейли. Что с тобой случилось?
Корделия ожидала, что мать рассердится, но, к ее приятному удивлению, это оказалось вовсе не так. Мэтью продемонстрировал большое искусство в сочинении небылиц и поведал Соне историю, полную смелых деяний, интриг, опасностей и намеков на романтическое продолжение. Корделия все это время была в Институте, утверждал он, и осталась бы с Джеймсом, как преданная подруга, поскольку он жестоко страдал после смерти Барбары, однако она, Корделия, понимала, что матушка будет волноваться. Мэтью предложил проводить ее домой, но поблизости от Темзы на них напали демоны, сидевшие в засаде. Корделия сражалась отважно, но враги швырнули ее в реку. Все это звучало очень драматично и захватывающе.
Сона заставила Мэтью съесть плитку шоколада «Фрай» и замотаться в шерстяной шарф; только после этого он смог ретироваться. Затем она с железной решимостью взялась за Корделию: велела снять всю мокрую одежду и забраться в горячую ванну, приготовленную Райзой. Едва Корделия успела выйти из ванной комнаты, надеть ночную сорочку и комнатные тапочки, как ее отвели в библиотеку и усадили на кушетку у камина, в котором ревело пламя. На плечи ей накинули пушистый халат, и Райза, неодобрительно покачивая головой, подала ей чашку свежезаваренного чая.
