Кто-то из них громко ахнул. Надо рискнуть, подумала она. Убраться отсюда как можно скорее и надеяться на то, что они поглощены друг другом и не услышат шума ее шагов и шороха платья.
А потом до ее слуха донеслись слова Чарльза:
– Алистер. Я не могу… не могу. – Раздался глухой стук, и Корделия, открыв глаза, увидела, что Алистер, взлохмаченный, растрепанный, в расстегнутой рубашке, сидит на диване, а Чарльз стоит над ним, приглаживая жилет. Пиджак Алистера был брошен на спинку дивана. – Не сейчас.
Алистер больше не играл на музыкальных инструментах, но у него были руки музыканта. Корделия смотрела, как руки эти взметнулись, пальцы сплелись, мучительно сжались на краткое мгновение, потом застыли.
– В чем дело, Чарльз? – хрипло произнес он и откашлялся. – Если ты пришел не за этим, то зачем же тогда?
– Мне казалось, что ты смирился с моей помолвкой, – ответил Чарльз. – Я никогда не брошу тебя, Алистер. Мы по-прежнему останемся… все будет по-прежнему. И я думал, что ты тоже согласишься жениться.
– Мне жениться? – Алистер вскочил на ноги. – Я повторял это тебе много раз, Чарльз: даже если мы с тобой не будем вместе, я никогда не женюсь, не собираюсь обманывать несчастную женщину, уверяя ее в своей любви и преданности. Мне удалось убедить мать в том, что я смогу способствовать процветанию нашей семьи, занимаясь политикой…
– Ты еще увидишь, что в политике нелегко преуспеть без жены, – усмехнулся Чарльз. – Кроме того, тебе вовсе не обязательно кого-то обманывать.
– Ариадна – случай особенный, – возразил Алистер. – Если бы она не предпочитала женщин, она вряд ли согласилась бы на брак с тобой.
Чарльз стоял совершенно неподвижно, глядя в лицо другу.
– А если бы я собрался взять в жены другую женщину?
На лице Алистера отразилось смятение.
– Выражайся яснее, Чарльз. Что ты имеешь в виду?
Чарльз покачал головой с таким видом, будто отряхивал паутину с волос.
– Ничего, – пробормотал он. – Я… просто растерялся. Сегодня вечером произошло много – много нехорошего.
Корделия застыла. Что он хотел этим сказать? Чарльз никак не мог узнать об их столкновении с демонами на мосту Баттерси. Неужели заболел кто-то еще?
Чарльз с некоторым трудом выговорил:
– Барбара Лайтвуд умерла.
Корделия испытала резкую боль в груди, как будто кто-то ударил ее кулаком. Голос потрясенного Алистера донесся до нее словно сквозь вату:
– Сестра Томаса умерла?
– Не думал, что тебя это волнует, – пожал плечами Чарльз. – Мне казалось, ты терпеть не можешь этих мальчишек.
– Ничего подобного, – отрезал Алистер, к удивлению Корделии. – А… с Ариадной все в порядке?
– «Все в порядке»? Я бы так это не назвал, но она пока жива, – сказал Чарльз. – Однако лишь одному Разиэлю известно, что будет дальше с ней и Уэнтвортом.
Алистер выпрямился.
– Наверное, нам следует уехать из Лондона. Здесь может быть небезопасно для Корделии и нашей матери…
Корделия в очередной раз удивилась тому, что брат вдруг вспомнил о ней. Алистер уронил голову на руки.
– Nemidoonam, – прошептал он.
Чарльз смотрел на него в недоумении, но Корделия знала, что означают эти слова: «Я не знаю. Я не знаю, что мне делать».
– Мы Сумеречные охотники, – заявил Чарльз, и Корделия подумала: неужели он не тревожится за здоровье и жизнь Мэтью? Или Генри? – Мы не бежим от врага, не тратим время на напрасные стенания об умерших. Анклаву нужен лидер, и пока моя мать в Идрисе, для меня настало время продемонстрировать, на что я способен.
Он осторожно прикоснулся к плечу Алистера, тот поднял голову, и Корделия зажмурилась снова. Взгляд юноши, устремленный на Чарльза, предназначался только для него одного; он словно обнажал свою душу, сметал все преграды, которыми обычно окружал себя.
– Я должен идти, – произнес Чарльз. – Но не забывай, Алистер: все, что я делаю, я делаю ради тебя. Я всегда думаю о тебе.
– Кидай мне это сюда, ну же, Александр, – негромко попросила Люси.
«Это» представляло собой небольшой красный резиновый мячик. Маленький кузен Люси бросился к мячу, прыгавшему по мраморному полу библиотеки, но ничего не получилось: мяч отскочил и очутился прямо на коленях Люси.
Александр надулся.
– Это нечестно, – пробурчал он. Он устал и капризничал, потому что ему уже давно следовало лежать в постели. Люси точно не знала, который час, но после известия о смерти Барбары прошло довольно много времени. Происходящее походило на кошмарный сон, время текло неравномерно, события менялись местами.
Люси подняла голову и нахмурилась.
– Джессамина, не отбирай у ребенка мяч.
– Я просто хотела поучаствовать, – оправдывалась Джессамина. Она парила среди стеллажей в уголке, где Люси развлекала Александра; их родители разговаривали в другом конце библиотеки. Джессамина, видимо, почувствовав напряженную атмосферу в доме, появилась рядом с Люси и сейчас летала у нее над головой. Ее длинные светлые волосы были распущены и окружали лицо, словно нимб.
– Возможно, будет лучше, если они покинут Лондон, – говорила Тесса. Они с Уиллом сидели за длинным столом, стоявшим посередине просторной комнаты, напротив тети Сесили и дяди Габриэля. «Банкирские лампы» с зелеными абажурами заливали комнату неярким светом. – Пусть Софи и Гидеон поживут у Генри и Шарлотты в Идрисе – общество послужит для них утешением. Здесь, в Лондоне, все будет постоянно напоминать им о Барбаре.
Люси лишь мельком видела дядю Гидеона и тетю Софи, когда они приехали, чтобы попрощаться с Барбарой и забрать Томаса. Оба выглядели опустошенными, подавленными, двигались механически, как марионетки, в полный рост изображавшие ее дядю и тетю, совершали все требуемые от них действия, будто во сне. Однако они все же пытались утешить рыдавшего Оливера, который не отходил от неподвижного тела Барбары. Во время агонии, как раз перед приходом Тессы, она кричала и отталкивала окружающих и оцарапала Оливеру руки. Кровь запятнала его белые манжеты, кровь текла по его лицу, смешиваясь со слезами.
Оливер, совершенно уничтоженный смертью невесты, должен был вернуться в Йорк, к родителям; Гидеон и Софи собирались в Идрис. Евгения, находившаяся там, рухнула без чувств, услышав о смерти сестры, и еще не оправилась достаточно, чтобы воспользоваться Порталом для возвращения в Лондон. Однако Томас отказался отправляться в Идрис, твердо решил остаться в Лондоне и временно поселиться с Сесили и Габриэлем на Бедфорд-сквер.
– Мы позаботимся о Томасе, – пообещала Сесили. – Кристофер будет в восторге. Но я все же опасаюсь, что Томас пожалеет об этом. Расставание с семьей в такое время наверняка окажется для него болезненным.
– Вы ведь тоже его семья, Сесили, – напомнил Уилл. – Кристофер и Томас близки, как братья.
