Стук в парадную дверь заставил Корделию буквально подскочить на месте. У горничной Лайтвудов был выходной. Корделия бросила взгляд в сторону кухни, но Райза, должно быть, не слышала стука. Некому было открыть, кроме нее. Корделия мысленно приготовилась к самому худшему, собралась с силами и распахнула дверь.
На крыльце стоял Джеймс Эрондейл. У нее перехватило дыхание. Она никогда прежде не видела его в броне, и сейчас оттого, что на нем были черные доспехи, волосы его казались еще темнее, чем обычно, а золотые глаза горели, словно у льва. На левой руке у него был повязан кусочек белой ткани – знак траура.
Он встретил ее взгляд совершенно спокойно. Черные волосы его были, как обычно, в беспорядке, как будто их растрепал бурный ветер, касавшийся только его одного.
– Маргаритка, – заговорил он. – У меня… очень плохие новости.
Она могла бы притвориться, будто ничего не знает, но внезапно почувствовала, что ей это не по силам.
– Барбара, – прошептала она. – Я знаю. Мне очень жаль, Джеймс. Вчера поздно вечером сюда приходил Чарльз, они с Алистером друзья, и вот…
– Теперь мне кажется, что я должен был раньше догадаться об их дружбе – они ведь оба находились в Париже в одно и то же время, верно? – Джеймс провел рукой по спутанным волосам. – Но зачем Чарльзу было приходить к твоему брату в такой поздний час? Кроме того, он не мог знать о нападении…
– О нападении? – встревожилась Корделия. – О каком нападении?
– У Бэйбруков вчера вечером собралась небольшая компания. Когда гости вышли из дома, на них напала стая таких же демонов, как и те, что появлялись в парке.
В мозгу Корделии кружился вихрь противоречивых мыслей.
– Кто-то погиб?
– Рэндольф Таунсенд, – сказал Джеймс. – Я плохо его знал, но я видел, как его тело принесли в Институт. Веспасию Гринмантл и Джеральда Хайсмита укусили ядовитые твари.
И Джеймс снова провел рукой по взъерошенным черным волосам.
– И что теперь, Конклав признает, что эта проблема не ограничивается Риджентс-парком?
– Признает, – с горечью произнес Джеймс. – Они собираются разослать еще больше патрулей, по всему городу, хотя мои родители буквально умоляли их обратиться к чародеям и Спиральному Лабиринту. По крайней мере, нападение произошло после захода солнца, так что это не явилось полной неожиданностью, и паника не была слишком сильной, но… мне кажется, они вообще не должны были паниковать. Ведь там было несколько взрослых Сумеречных охотников. Они были вооружены, как и все мы после пикника. Но, если верить рассказу Бэйбруков, их окружили мгновенно. Только Рэндольф успел вытащить клинок серафима прежде, чем твари начали кусаться.
– И эти демоны исчезли бесследно, так же, как и в тот день у озера?
– Да, насколько я понял, они скрылись так же неожиданно, как и появились.
– Мне кажется, – сказала Корделия, – что они стремятся не просто убивать. Они хотят кусать людей. Травить их ядом.
Джеймс нахмурился.
– Но Рэндольф был убит.
– Видимо, потому, что он единственный из всех защищался, – сказала Корделия. – Я думаю, что они не прочь убивать – ведь Барбара и Пирс могли бы умереть от потери крови, – но им приказали распространять это… эту инфекцию.
– Значит, по-твоему, их кто-то контролирует, – протянул Джеймс. – Хорошо. Я тоже так думаю. Надеюсь, что мы выясним истину у Гаста.
– У Гаста? – переспросила Корделия.
Его глаза сверкнули, словно потемневшее старинное золото.
– Вчера вечером мы сдвинулись с мертвой точки. Ваш визит в Адский Альков оказался не напрасным. Гипатия Векс попросила Рагнора Фелла помочь нам, и он назвал имя чародея, который предположительно вызвал этих демонов. Его зовут Эммануил Гаст. – Джеймс поднял взгляд на окна. – Рагнор настаивал на том, чтобы мы сохранили эту информацию в тайне.
– Еще одна тайна, – вздохнула Корделия. – По-моему, их стало уже слишком много. Бедный Томас… он знает?
– Насчет Гаста? Да. Рагнор пришел как раз перед тем, как стало известно о смерти Барбары. – Лицо Джеймса на миг исказилось от боли. – Томас винит себя в ее гибели, хотя всем понятно, что он ничего не смог бы сделать, не смог бы ее спасти.
Корделия заметила на его лице следы усталости. Он специально пришел сюда, чтобы рассказать ей обо всем этом, чтобы ей не пришлось выслушивать новость от тех, кто не знал Томаса, кому были безразличны он и его родные.
«Он, наверное, очень спешит», – подумала она и решила, что нельзя задерживать его разговорами. Без сомнения, он хотел вернуться к семье – или пойти к Грейс.
– Спасибо тебе за то, что пришел и рассказал мне обо всем, – произнесла она и прислонилась к косяку. – Я бы пригласила тебя выпить чаю, но я понимаю, что ты торопишься к родным.
– Вообще-то, я не собирался сейчас возвращаться в Институт. Мы с Мэтью и Люси разработали план; мы собираемся подстеречь Гаста в его квартире. Я должен встретиться с ними у его дома. И я пришел спросить, не можешь ли ты пойти с нами.
Корделия удивленно воскликнула:
– Неужели Люси послала тебя за мной?
Джеймс после небольшой паузы ответил:
– Да, послала.
– Конечно, я сделаю все, что угодно, для своей будущей названой сестры, – искренне ответила Корделия. Ей очень хотелось увидеть Люси, и еще больше хотелось занять себя чем-то полезным. Как-то помочь раненым. Всю ночь она думала о Барбаре, которую совсем не знала, но которая показалась ей такой доброй, и умерла такой молодой.
– Сомневаюсь, что этот чародей будет рад нас видеть, – сказал Джеймс. – Надень броню и прихвати Кортану; мы должны быть готовы к бою.
Эммануил Гаст жил в квартире над мастерской по изготовлению носовых платков, поблизости от того места, где Фрайдей-стрит упиралась в Чипсайд. Когда они проходили мимо поворота на Фрайдей-стрит, Мэтью махнул рукой.
– Вон там когда-то находился паб под названием «Русалка», где обычно выпивал Шекспир.
По мнению Люси как писательницы, это местечко не могло служить источником вдохновения для артиста. Вдоль улицы тянулись одинаковые дома грязно-бурого цвета, с узкими окнами в свинцовых переплетах и голландскими крышами из источенного червями дерева. Навесы над первыми этажами некоторых домов тоже были бурыми, но не от краски, а от уличной пыли и городского смога. Чипсайд являлся одной из самых оживленных улиц города, и сейчас он весь был забит людьми – от лотков рыбных торговок до белой колокольни церкви Сент-Мэри-ле-Боу.
Люси наморщила нос.
– Не могу сказать, что Шекспир был особенно разборчивым в тавернах.
Мэтью улыбнулся, хотя выглядел он так, будто не спал всю ночь, подобно Люси. На обоих была темная броня, на запястье выделялось белое пятно траурной повязки, в петлицу был вдет белый цветок. Он все утро отпускал шуточки, и Люси, в свою очередь, изо всех сил старалась улыбаться в ответ. Трудно было не думать о Барбаре, о тех, кого вчера привезли в лазарет. О том, что в любую минуту можно ожидать новой атаки, о том, кто следующим будет ранен или убит.
