Так удачно, что именно сейчас боль вспыхивает в левом мизинце, так как уже давно пора сменить тему.
– Три.
Он сжимает палец и слегка оттягивает его.
– Еще одно растяжение, без перелома. Я бы перебинтовал его, но тогда вы не сможете надеть перчатки.
– Все в порядке. Оставьте как есть.
Он кладет руки мне на плечи, и я жду, что он сейчас перевернет меня, но этого не происходит.
– Думаю, свою грудь вы можете осмотреть сами.
По-моему, мое сердце сейчас выпрыгнет. Если бы он проверил мой пульс, то подумал бы, что у меня гипертония.
Самое время напомнить себе, что выживание важнее скромности. Я потягиваюсь, опираюсь на стену капсулы, переворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза.
– Пожалуйста, заканчивайте.
Он с трудом сглатывает и отводит глаза. Вытянув руки, он нажимает пальцами на левую и правую ключицу.
– Один.
– Возможно, просто отдается боль в шее.
Только сейчас я понимаю, что задерживаю дыхание. Можно было бы дышать нормально, но тогда он сразу почувствует, как колотится мое сердце.
Его руки ни разу не касаются груди, а только скользят вокруг нее, заставляя меня стонать от боли.
– Четыре.
Нажим пальцами усиливается.
– Пять.
– Ушиб ребра. К сожалению, оно сломано, и тут мы ничего не сделаем.
Мышцы пресса, похоже, тоже отбиты.
Его руки останавливаются на самом верху подгузника – последнем, что на мне есть. Однако он не снимает его, а лишь мягко произносит:
– Вы в отличной форме, учитывая все, через что вам пришлось пройти.
– Думаете?
Наши взгляды словно соединяет невидимая нить.
– Уверен.
Даже не знаю, сколько времени мы смотрим друг на друга: возможно, всего лишь секунду или минуту, а может, час. Весь мир недвижим до тех пор, пока – неожиданно – капсула не врезается в нас. Я сверху, он снизу, и мы, вращаясь, несемся сквозь космос.
24
Джеймс
Эмму и меня бросает по всей капсуле, то и дело сталкивая друг с другом; все попытки поймать друг друга за руку тщетны. Все равно что находиться в работающей сушилке вместе с другим человеком. Голым. И еле знакомым. Но все же тем, о ком ты заботишься.
Наконец ухватившись за ручку на стене, я жду, пока Эмму бросит на меня. Как только это происходит, я хватаю ее свободной рукой, прижимаю к стене и держу там, закрыв своим телом. В спину то и дело попадают свободно летающие туда-сюда незакрепленные предметы.
Если в капсулу попал космический мусор и пробил обшивку – нам обоим крышка. По ощущениям, перегрузка сейчас около двух G, а это значит, что нет никакого шанса влезть в свои скафандры. Да что там – я даже не уверен, что смогу надеть собственный шлем.
Набрав скорость, находящийся в космосе объект уже не может ее сбросить, потому что вокруг нет ничего или почти ничего. Он просто продолжает лететь вперед, и все, что на него действует, это только сила гравитации.
Сценарий, при котором капсулы отбрасывает с орбиты Земли, постоянно обсуждался перед взлетом. Протокол предписывает нам сохранять радиомолчание и двигаться к точке сбора. Надеюсь, нам, как и остальным членам команды, удастся туда добраться. Сейчас главное – понять, где мы, и скорректировать курс.
– Нужно перебраться к другой стене, – шепчу я Эмме.
Ухом я ощущаю ее горячее дыхание.
– Ты поведешь.
Держа одной рукой ее за предплечье, я отпускаю ручку на стене – отталкиваясь по направлению к противоположной – и, ухватившись свободной рукой за что-то, подтягиваю Эмму к себе.
На экране я успеваю заметить нашу скорость и координаты местоположения. Они рассчитываются с помощью наружных камер, определяющих курс по звездам. Сейчас самое время воспользоваться маневровыми двигателями, а потому я быстро нажимаю кнопку на панели.
– Держитесь.
Сперва следует толчок с правой стороны капсулы, а затем сверху. До этого мы летели кувырком, а теперь более-менее ровно, но по-прежнему с огромной скоростью.
– Что это было?
– Мы пошли налево.
Я чувствую, как она прижимается ко мне, не переставая смеяться. А упершаяся ей в спину оторвавшаяся часть внутренней отделки капсулы лишь усиливает это давление.
– Расчетное время прибытия? – спрашивает Эмма, ловя пролетающий мимо рулон марли из аптечки.
– Пятнадцать минут.
– А местоположение других капсул?
– Неизвестно. Мы соблюдаем радиомолчание, а капсула не запрограммирована на какой бы то ни было вид анализа попадающих в поле зрения объектов – только определение местоположения по звездам.
Через несколько молчаливых минут я чувствую, как включаются передние маневровые двигатели. Значит, мы приближаемся к точке назначения.
– Откуда вы?
Я еле удерживаю себя, чтобы не ответить «Эджфилд». Лучше скажу ей попозже, что я осужденный уголовник, выпущенный из-под стражи на время работы астронавтом.
– Я вырос в Эшвилле, Северная Каролина. А ты?
– Нью-Йорк.
Она снова натягивает свой комбинезон. Ускорение внутри капсулы теперь ощущается гораздо меньше, и Эмма ориентируется тут гораздо лучше меня.
– Вы всегда хотели быть астронавтом?
– Точно не в подростковом возрасте. Тогда я просто хотела быть подальше от людей. Уединение и все такое…
– И вы предпочли быть запертой в ограниченном пространстве на несколько месяцев?
– Ну, вообще-то, МКС не была моей целью, – смеется она.
– А что тогда?
– Когда я была подростком, уже вовсю развивался космический туризм. Появились беспилотные туры на Марс, а зонды активно исследовали Пояс астероидов на предмет открытия шахтных разработок. А я – я всегда хотела быть частью первой человеческой колонии.
Занятно. Она гораздо интереснее, чем я мог подумать. Ничего из того, что она говорит, не было в досье.
Я хочу сказать что-то вдохновляющее в ответ, но все, что я могу выдавить из себя, это «Было бы круто».
– Выживать в новом мире, строить новое общество – это было моей мечтой.
– И какое бы общество построила Эмма Мэтьюс?
– Порядочное, вежливое и равноправное.
– Я бы хотел жить в такой колонии.
– Ну так я еще не отказалась от этой идеи.
– Просто немного сбились с курса.
Она широко улыбается.
– Этот космический каламбур получает оценку «три» по болевой шкале.
