Я делаю несколько жадных глотков.
— Извини, что забралась сюда. Несмотря на табличку и все остальное.
— Ерунда. — Кент устроился рядом со мной на ковре, сложив ноги по-турецки. Не так близко, чтобы касаться, но достаточно, чтобы я чувствовала его. — Табличка была больше для других. Ну, опасался, что попортят родительское барахло и все такое. Я никогда раньше не устраивал здесь вечеринки.
— А сегодня зачем устроил? — спрашиваю я просто для поддержания беседы.
Кент хмыкает.
— Хотел, чтобы ты пришла.
От смущения я готова провалиться сквозь землю; жар поднимается от кончиков пальцев ног. Его слова настолько неожиданны, что я лишаюсь дара речи. Он же не кажется смущенным. Просто сидит и смотрит на меня. Так похоже на Кента! Он никогда не понимал, что в подобных вещах нельзя признаваться ни с того ни с сего.
Молчание длится на пару ударов сердца больше, чем нужно. Я хватаюсь за первую подвернувшуюся мысль.
— Наверное, в этой комнате днем море света.
— Как будто висишь внутри солнца, — смеется Кент.
Вновь тишина. Доносится приглушенная музыка, словно издалека. Мне это нравится.
— Слушай. — У меня встает комок в горле даже от попытки это озвучить. — Извини за то, что я сказала. Я, правда… спасибо за поддержку. Мне жаль, что я всегда была…
В последнюю секунду у меня все же не поворачивается язык. «Мне жаль, что я всегда была гадкой. Жаль, что со мной что-то не так». Источник: http://darkromance.ucoz.ru/
— Я говорил серьезно, — тихо отвечает Кент. — Насчет твоих волос.
Он чуть придвигается — всего на долю дюйма, — идо меня внезапно доходит, что я сижу с Кентом Макфуллером посреди залитой лунным светом комнаты.
— Мне пора.
Я поднимаюсь. Ноги подгибаются, и комната накреняется вместе со мной.
— Тише. — Кент тоже встает и подхватывает меня. — Уверена, что справишься?
Тут я осознаю, что не имею понятия, куда мне нужно и кто меня туда отвезет. Мысль об оскале Тары невыносима, а Линдси явно вне игры. Все настолько ужасно, что даже забавно, и я издаю короткий смешок.
— Не хочу домой.
Кент не уточняет почему, и я благодарна ему за это. Он только сует руки в карманы. Контуры его лица очерчены светом, словно он сияет изнутри.
— Ты можешь… — Он сглатывает. — Ты всегда можешь остаться у меня.
Мои брови невольно ползут вверх. Слава богу, в комнате темно. Не представляю, на что похоже мое лицо.
— В смысле, не остаться со мной, — быстро поправляется он. — Разумеется, нет. Я только имею в виду… ну, у нас есть парочка гостевых комнат с заправленным бельем и всем прочим. Чистым бельем, конечно; если бы мы не убирали его после того…
— Хорошо.
— …как на нем кто-то спал, это было бы отвратительно. Вообще-то у нас есть домработница, которая два раза в неделю…
— Кент! Я же сказала, хорошо. То есть я с удовольствием останусь. Если ты не против.
Мгновение он стоит с отвисшей челюстью, будто уверен, что ослышался. Затем вынимает руки из карманов, складывает на груди, опускает, поднимает и снова роняет.
— Ага, конечно нет, не против.
Однако еще минуту он не двигается. Просто смотрит на меня. Жар возвращается, но на этот раз ударяет мне в голову, отчего все кажется туманным и далеким. Веки внезапно тяжелеют.
— Ты устала, — произносит он; его голос снова становится мягким.
— Это был долгий день, — поясняю я.
— Идем.
Он протягивает руку, и я принимаю ее, не раздумывая. Его рука сухая и теплая. Он ведет меня глубже в дом, прочь от музыки, в тень. Я закрываю глаза и вспоминаю, как он брал меня за руку и шептал: «Не слушай их. Идем. Держи голову выше». Как будто это было вчера. Мне не кажется удивительным, что я держусь за руку Кента Макфуллера и следую за ним. Так и должно быть.
Музыка окончательно умолкает. Вокруг поразительно тихо. Наши ноги ступают по коврам почти бесшумно; каждая комната — паутина теней и лунного света. Пахнет полированным деревом, дождем и немного дымом, как будто в доме недавно разводили огонь. «Наверное, здесь уютно в буран», — думаю я.
— Сюда, — говорит Кент и толкает дверь.
Петли скрипят. Он шарит по стене в поисках выключателя.
— Не надо.
— Не надо света? — уточняет он.
— Не надо света.
Очень медленно он проводит меня в комнату. В ней почти совсем темно. Я с трудом различаю его плечи.
— Кровать рядом.
Я позволяю ему повернуть себя. Между нами всего несколько дюймов, и я словно чувствую выражение его лица в темноте, как будто оно вычерчивается в воздухе. Мы продолжаем держаться за руки, но теперь стоим друг напротив друга. Никогда не замечала, какой он высокий: по меньшей мере на четыре дюйма выше меня. От него так и пышет жаром. Я купаюсь в его лучах. Кончики пальцев покалывает.
— Твоя кожа, — еле слышно бормочу я. — Она горячая.
— Как всегда.
В темноте что-то шелестит, и я понимаю: он поднял руку. Я почти вижу, как его пальцы, раскаленные добела, замирают у моего лица. Он роняет руку, и тепло покидает меня вместе с ней.
Самое странное, что когда я нахожусь с Кентом Макфуллером в чернильно-темной комнате, напоминающей могилу, внутри меня вспыхивает крошечная искра, едва заметный огонек в самом низу живота, который прогоняет страх.
— В шкафу есть еще одеяла, — сообщает он; его губы почти касаются моей щеки.
— Спасибо, — отзываюсь я.
Он остается, пока я забираюсь в постель, и натягивает одеяло мне на плечи, словно это в порядке вещей, словно он укладывает меня спать каждый вечер. Типичный Кент Макфуллер.
Глава 5
Понимаете, тогда я еще искала ответы. Еще хотела выяснить почему. Как будто кто-то мог объяснить, как будто мог найтись удовлетворительный ответ.
Только позже я начала размышлять о времени, о том, как оно движется, утекает, вечно катится вперед, секунды сливаются в минуты, минуты в дни, дни в годы, стремясь к единственной цели, — поток, вечно несущийся в одном направлении. И мы бежим и плывем вместе с ним, поспешая что есть сил.
Я имею в виду вот что: возможно, вам некуда торопиться. Возможно, вы проживете еще день. Возможно, еще тысячу дней, или три тысячи, или десять, столько дней, что в них можно купаться, валяться, пропускать сквозь пальцы, как монеты. Столько дней, что можно тратить их впустую.
Но для некоторых из нас завтрашний день не наступит. И на самом деле заранее никогда не знаешь.
