Так или иначе, Фрэнсис и Карр должны были вывести Овербери из игры. Надо полагать, что в конце концов Карр предложил королю Якобу назначить Томаса новым послом Англии в России, и король – никогда Овербери не любивший и желавший отослать его подальше – охотно согласился. Удивительно, но Овербери наотрез отказался: быть может, потому что не хотел ехать в столь холодную варварскую страну, а может, желая остаться подле Карра и предотвратить брак. Существует и версия, что это Карр посоветовал ему отказаться, прекрасно сознавая, что король, разгневанный непослушанием, бросит Овербери в Тауэр. Так и случилось 21 апреля 1613 года.
Исчезновение Овербери пришлось весьма кстати. 15 мая комиссия по расторжению открыла слушание по делу о браке леди Фрэнсис – неловкое четырехмесячное исследование эрекции, ночных поллюций и зубодробительных сложностей церковного права. Кое-кто из членов комиссии, наслышанный о скандальной репутации Фрэнсис, настаивал на осмотре с целью подтвердить ее девственность. Ошеломленная семья Говардов, утверждая, что подобный осмотр оскорбит скромную натуру леди, настояла на том, чтобы на ней во время процедуры оставалась вуаль, – и заменила Фрэнсис на другую. Публика в суде не могла удержаться от смеха, услышав постановление комиссии: леди «пригодна для плотского совокупления и все еще девственна».
Процесс шел своим чередом, а между тем семейство Говардов, устроившее заключение Овербери, хотело сохранить уверенность, что он никогда не выйдет на свободу и не примется клеветать на них. Двоюродный дед Фрэнсис, могущественный граф Нортгемптон, договорился о замене наместника Тауэра – респектабельного человека по имени Уильям Уэйд – на сэра Джервиса Гелвиса, игрока, который погряз в долгах и был готов исполнять любой приказ Говардов. По наущению Фрэнсис, Нортгемптон также поставил на место тюремщика Овербери человека по имени Ричард Уэстон.
Подруга и соучастница Фрэнсис, Анна Тернер, прислала Уэстону фиал, «наполненный водой желто-зеленого цвета», которую надлежало подлить Овербери и не употребить случайно самому. Предположив, что Гелвис также участвует в плане, Уэстон, готовясь подать ужин Овербери, спросил: «Сэр, может быть, я подмешаю его сейчас?» Когда Гелвис непонимающе спросил, о чем речь, Уэстон показал пузырек с ядом и объяснил, что графиня велела смешать его с пищей Овербери.
Ужаснувшись, Гелвис принялся убеждать Уэстона, что после такого на его голову падет вечное проклятье, и заставил слить яд в канализацию. Уэстон поблагодарил его за спасение души. Убежденный, что теперь тюремщик более не попытается отравить Овербери, Гелвис не уволил его и никому не рассказал о несостоявшемся покушении. Разумеется, никто бы не поверил, что благородное семейство Говардов как-то к этому причастно.
Что до Анны Тернер, то она советовалась с доктором Джеймсом Франклином, темноволосым горбуном с лицом, изуродованным сифилисом. Ей требовался такой яд, который не убьет жертву мгновенно, а «пробудет в теле какое-то время, в течение которого человек будет увядать».
Доктор Франклин продал ей жидкую отраву, которую Тернер сперва опробовала на кошке. Животное начало «выть и мяукать так жалостливо, что это вызвало бы сочувствие в любом, кто услышал бы это». Таким образом, она выяснила, что яд слишком сильный, а следовательно, это вызовет подозрение, и попросила дать ей что-то другое. Позже на суде доктор Франклин показал, что предложил ей семь ядов, включая ртутную воду, кантаридин и белый мышьяк.
Вскоре Фрэнсис уже готовила отравленные пирожки и желе, отправляя их Овербери, хотя по письмам выходило, что приходят они от Карра. Тот уверял старого друга, что всеми силами пытается добиться его освобождения. Уэстону был дан наказ убедиться, что Овербери ест сдобу, но самому ни в коем случае к ней не прикасаться.
Сэр Гелвис утверждал, что понятия не имел о том, что пища отравлена, и хранил пирожки на тауэрской кухне. Спустя некоторое время он обнаружил, что пироги «почернели и испортились», а на желе появился «налет, подобный шерсти». Гелвис заявил посыльному Фрэнсис, что Овербери больше не желает есть сладости, и к июлю посылки прекратились.
Во время суда Франклин рассказывал о попытках сделать отравление Овербери похожим на изнурительную болезнь: с каждым приемом пищи ему давали ровно столько яда, чтобы он чувствовал нездоровье. «Яд подкладывали в любое мясное блюдо, – свидетельствовал Франклин. – Как-то Овербери просил свинью, и в соус добавили белый мышьяк. По большей части он не ел ни бульон, ни соус, но там всегда присутствовал яд, который отложился бы в его теле».
Он продолжает: «Сэр Томас Овербери не солил блюда, а между тем в соль был добавлен белый мышьяк – ее приготовила и предоставила миссис Тернер. Как-то раз сэр Томас захотел отведать куропатку, к которой шел соус из воды и лука, – и в него добавили кантаридин, похожий на крупинки черного перца».
К началу июля у Овербери вместо отравления тяжелыми металлами развилась лихорадка. Однако присутствовали и иные симптомы: тошнота, рвота, диарея, невыносимая жажда, потеря веса, «отвращение к мясу». Моча больного издавала резкий запах, а кожа стала столь чувствительной, что он с трудом мог носить одежду.
Возможно, что Овербери убивали не только яды Фрэнсис и обычная болезнь (от которой и возникла лихорадка), но также и лекарства, которыми его пичкали доброжелательные врачи. Следствие изучило рецепты и обнаружило, что аптекарю для перечисления многочисленных препаратов потребовалось двадцать восемь пачек бумаги. По свидетельству этого аптекаря, он видел в камере Овербери также и те лекарства, которые не выписывал вовсе, – например, питьевое золото. Должно быть, здоровье у сэра Томаса было как у быка – ведь он ухитрился прожить целых пять месяцев.
Чаще всего Овербери навещал Теодор де Майерн – придворный врач, годом ранее лечивший принца Генриха. Майерн регулярно выписывал пациенту ртуть от различных недугов. Кроме того, он полагал, что самое эффективное средство от вредных гуморов – вскрыть вену и оставить ее открытой путем введения в рану семи горошин с последующим наложением пластыря, отчего вполне могла развиться гангрена.
Придворный врач Майерн верил в целебную силу клизм. А вот о том, что кто-то мог наполнить ее серной кислотой, даже не догадывался.
Один из любимых рецептов Майерна, называемый бальзамом нетопырей требовал сварить «трех больших змей, порубленных на куски, двух жирных новорожденных щенков, один фунт дождевых червей, промытых в белом вине, обычное масло, один мех малаги [сладкого белого десертного вина], шалфей, майоран и лавровый лист». Затем в эликсир добавляли два фунта свиного сала. Когда туши щенков и змей вываривались, следовало снять жир и вмешать «костный мозг оленя, бычью ногу, жидкий янтарь, сливочное масло и мускатный орех». Также Майерн верил в целебную силу частых клизм, которые, по его мнению, выводили из организма вредный гумор.
Карр послал Овербери специальный препарат для клизм – порошок, который, по словам доктора Франклина, представлял собой «белый мышьяк, запечатанный в конверт, тяжелый яд, который вместо легкого слабительного эффекта вызывал сильную диарею и рвоту». Последствия были катастрофическими. Вместо того чтобы работать как легкое слабительное, он вызывал по шестьдесят приступов рвоты и диареи в течение нескольких часов.
