Став герцогиней, мадемуазель де Фонтанж получила столь желанный многими табурет – деревянный складной стул, на котором счастливые обладатели имели право сидеть в присутствии королевской семьи
[79].
Специальный лакей в ливрее и парике с напыщенным видом носил этот предмет за герцогиней, а когда она намеревалась сесть – широким жестом раскладывал и ставил табурет на пол.
Маркиз де Лафар сообщал: «Мадам де Монтеспан была близка к тому, чтобы лопнуть от злобы, и, подобно Медее, угрожала разорвать на части собственных детей прямо на глазах у короля».
Несмотря на ярость госпожи де Монтеспан по поводу титула герцогини, некоторые придворные отметили, что такая честь «попахивает отставкой» и вполне может быть подарком на расставание. Точно так же король поступил с Луизой де Лаварьер, прежде чем изгнать ее из своей постели, освобождая место для мадам де Монтеспан.
«Чтобы любовь длилась долго, нужен острый ум, – писал граф де Бюсси, – а мадемуазель Фонтанж чересчур юна, чтобы ум ее успел заостриться». Высказывание весьма великодушное: старение не превращает глупца в гения. Все, что могла предложить королю мадемуазель де Фонтанж, – сексуальная привлекательность, которая весьма уменьшилась из-за осложнений, вызванных выкидышем. По словам кого-то из придворных, она страдала «от длительных и сильных кровотечений», что, разумеется, делало физическую близость куда менее приятной. Спустя какое-то время ее лицо отекло, а тело немного распухло.
Поскольку она была не в силах развлечь короля сексом или приятной беседой, то стала бесполезной для мужчины, который хотел иметь в женщине хотя бы одно из двух этих качеств (а лучше оба). 3 июля один из придворных заметил, что Людовик относится к мадемуазель де Фонтанж с «крайним безразличием» и что она частенько плачет, сознавая, что утратила его расположение.
17 июля она отправилась в аббатство Шель, намереваясь посетить сестру, которая была там настоятельницей. Знаменитый мастер эпистолярного жанра Мари де Рабютен-Шанталь, известная как мадам де Севинье, наблюдала за внушительной кавалькадой из шести экипажей, каждый из которых был запряжен шестеркой или восьмеркой лошадей, и размышляла, сколь мало значит богатство, если нет здоровья, чтобы им насладиться. «Обескровленная красавица, – писала она, – бледная, совершенно переменившаяся и опечаленная, не могла думать ни о сороках тысячах экю, ни о жалованном ей табурете – ведь она утратила и здоровье, и королевское сердце».
К сентябрю, уже не в силах подняться с постели от болезни, мадемуазель де Фонтанж начала винить яд. Она не знала (и на самом деле об этом было известно лишь горстке людей в высших эшелонах власти), что несколько преступников, которые пользовались кольцами с ядом, уже сознались в заговоре с целью убить ее и короля, причем не для кого-нибудь, а для самой отвергнутой королевской фаворитки мадам де Монтеспан.
Для достижения своих целей женщины использовали не только яды, но и любовные зелья, состоящие из крови, костей и внутренностей младенцев, жаб и летучих мышей.
Цепочка невероятных событий, которая в истории осталась как «Дело о ядах», берет начало в 1676 году, когда прелестную юную маркизу де Бренвилье казнили за отравление отца и двух братьев. Она мрачно намекнула, что такое преступление весьма распространено во всех слоях общества, даже в среде людей богатых и знатных.
Начав расследование, шеф парижской полиции обнаружил целый мир колдовства и ядов, где правили несколько сотен преступников – гадалок, которые готовы сделать что угодно за хорошую цену. Они читали судьбу по ладоням и картам таро и продавали любовные зелья. Некоторые вознесли искусство мошенничества на новый уровень: например, один самопровозглашенный колдун велел клиенту закопать под определенным деревом двенадцать золотых монет, чтобы затем выкопать приумножившуюся сумму Вернувшись, клиент обнаружил под деревом пустую яму, а колдун исчез.
Куда больше тревожило то, что некоторые гадалки, как выяснила полиция, делали аборты и проводили черные мессы, принося в жертву младенцев и призывая чертей, которые бы исполнили желание клиента. Кроме того, они торговали ядами, помогая богачам избавляться от врагов, раздражающих супругов и богатых родственников, которые никак не могли умереть.
22 февраля 1680 года одна из главных отравительниц Ля-Вуазен была казнена за колдовство. Ее двадцатидвухлетнюю дочь Мари Монвуазен подвергли допросу, и она открыла ту правду, на которую ее мать лишь намекала: некие знатные дамы, жаждая богатства и власти, которые предоставляло место фаворитки короля, пытались расчистить себе дорогу, травя тех, кто оказывался в королевской постели.
По словам Мари, в 1661 году, когда двадцатитрехлетний Людовик взял в любовницы Луизу де Лавальер, по крайней мере две графини просили у гадалок яд, намереваясь отравить ее и освободить место. Если им и удалось подсыпать ей что-то ядовитое, то вреда Луизе это не принесло: она прожила в добром здравии до глубокой старости. В 1667 году на место фаворитки нацелилась мадам де Монтеспан. Она испробовала иной подход: когда добрая подруга Луиза приглашала ее на частные обеды с королем, Атенаис подливала Людовику в вино и еду любовные снадобья – отвратительные зелья из крови, костей и внутренностей мертвых младенцев, жаб и летучих мышей.
Мари Монвуазен описывала черные мессы, совершаемые в заброшенных часовнях с целью завоевать расположение короля, – их исполнял лишенный сана священник Гибур, держа священную чашу на обнаженном паху мадам де Монтеспан. «Во время одной из месс, совершаемых по заказу мадам де Монтеспан, я видела, как моя мать принесла младенца, явно рожденного до срока… и держала его над чашей, а Гибур перерезал ребенку горло и слил кровь, а затем освятил кровь и облатку, произнося имена мадам де Монтеспан и короля… внутренние органы ребенка моя мать извлекла на следующий день… чтобы их измельчить и смешать с кровью и облаткой… все это перелили в стеклянный сосуд, который мадам де Монтеспан забрала во время следующего визита».
Будь тому виной ее острый ум или же любовные зелья, король бросил Луизу и взял Атенаис в любовницы. Однако, исполнив заветное желание, она не могла оставаться спокойной: казалось, каждая женщина при дворе предлагала себя королю, надеясь занять место мадам де Монтеспан.
Мари Монвуазен рассказывала: «Всякий раз, когда появлялась новая девушка, которая расстраивала госпожу де Монтеспан, боясь потерять расположение короля, она бежала к моей матери за снадобьем, и та звала одного из священников, чтобы отслужить мессу, а созданные порошки отсылала мадам, дабы та использовала их на короле».
По свидетельству дочери гадалки, когда в 1678 году мадемуазель де Фонтанж прибыла ко двору и сразила короля, мадам де Монтеспан – вдвое старше своей соперницы, вспыльчивая и взбалмошная после многочисленных родов, – готова была зайти еще дальше. Она намеревалась отравить и короля, и соперницу ядом и обещала за это Ля-Вуазен 100 000 экю. Рассказывают, что колдунья на это воскликнула: «О! Что за прекрасная вещь – злоба любовницы!»
