— Но сейчас это бесполезно. Бесполезно! — воскликнул я.
Кровь вскипала в жилах. Я не мог смириться с поражением, не мог больше видеть раненых рыцарей, ищущих убежища в Адельгене, не мог сносить их умоляющих взглядов, требующих остановить резню. От Оршаля я узнал, что Амертина и Арбассен все еще не разыскали аккордников из семьи цистры и потому не вернулись. Что касается Эхидиазы, то она присоединилась к сражающимся, и сейчас с помощью хореографии пытается помочь беглецам ускользнуть от викариев.
Вдруг на крышу фургона опустились горгульи. Пять из них оттеснили Тобальда и сомкнули ряды вокруг меня, задрав морды к небу. Затем, не дав мне возможности произнести хоть слова или взмахнуть рукой, каменные создания схватили меня своими мощными лапами. Заподозрив измену, Тобальд обнажил шпагу, но горгульи уже взвились в воздух.
— Да что вы делаете?! — закричал я.
Товарки тех горгулий, что похитили меня, ждали нас на понтонном мосту. Самая внушительная из них подошла ко мне, со скрежетом приоткрыла пасть, а затем коснулась когтем эфеса Тени. Удивленный, я последовал ее примеру и впервые прикоснулся к сознанию каменной твари. Она хотела предупредить меня о надвигающейся опасности, страшной опасности. Я должен немедленно бежать, не задерживаться ни секунды, должен раствориться в болотах, чтобы избегнуть встречи с теми, кто идет к собору. Они не похожи на других, они идут убить меня.
— Хозяин, — закричала Тень. — Почему ты колеблешься? О, умоляю тебя, послушай горгулий. Их инстинкт не лжет…
Не предупреждая, я убрал руку с гарды, страх горгулий переполнил мой мозг, это было невыносимо. Эхидиаза, Эвельф, я не уйду без них.
Я бросился к лодке, две горгульи последовали за мной, и мы поплыли к собору. Паника последних часов добралась и до центрального нефа храма: опрокинутые кресла и столы, валяющиеся на полу части воинских доспехов.
— Эвельф! Эхидиаза! Где вы? Надо…
Внезапно мой голос заглушил звон разбивающегося витражного стекла, в церковь проникли странные, искореженные фигуры. Их резкий, неприятный смех заставил меня ринуться вперед с Тенью наперевес.
— Эвельф! — что было сил, заорал я.
Совершенно неожиданно прямо передо мной возникла обугленная фигура. Тень испустила крик, мало чем отличающийся от моего, и вспорола обезображенное тело. Лохмотья нападавшего провоняли болотами, в руках этот выходец из преисподней сжимал булаву и дагу. Вопль, раздавшийся из ближайшего алькова, заставил нас застыть.
— Эвельф? Я здесь.
Жестом я послал в бой двух горгулий, сопровождавших меня. Они бросились на черного монаха, и, воспользовавшись этим, я поспешил на помощь сестре.
Они стояли спина к спине: Эвельф и Эхидиаза. Темно-зеленая туника сестры была порвана на плече и на бедре. Эвельф сжимала в руках длинный клинок, обагренный кровью, а хореограф, облаченная в полупрозрачное платье, импульсами управляла обессилевшими Танцорами.
Священники с глазами, вылезшими из орбит, преградили мне дорогу.
Я посильнее сжал гарду Тени и устремился по направлению к двум женщинам. Тяжелые булавы со свистом разрезали воздух. Позади себя я слышал рычание горгулий и звук крошащегося камня.
Священники, по чьим подбородкам стекала слюна, окружили нас и теперь замерли, глядя вокруг безумными глазами. Танцоры Эхидиазы совсем выдохлись. Четыре монаха поплатились жизнью за то, что попытались схватить ее, но к ней приближались другие воины Литургических провинций, и их Эхидиаза уже не могла остановить. Я заметил растерянность хореографа и, ловко орудуя Тенью, прикончил очередного нападавшего. Увы, наше сопротивление лишь оттягивало неминуемое поражение. Снаружи долетало эхо ожесточенного сражения. Должно быть, это горгульи, обосновавшиеся на понтоне, сошлись в рукопашную с тем же противником, что атаковал нас.
— Агон! — прошептала сестра. — Вон тот монах…
— Что? — Я едва увернулся от железного шара с шипами, который обрушился на пол и разнес вдребезги несколько деревянных реек.
— Он прекратил бой… Он смотрит на меня.
— И что из этого?
Она не ответила, лишь отодвинула кончиком шпаги направленную на нее дагу.
— Он жаждет меня… — выдохнула Эвельф.
Я повернулся к сестре, чтобы взглянуть на ее лицо: уж не сошла ли бедняжка с ума?
— Что ты делаешь? — закричал я, увидев, что она опускает шпагу и с улыбкой проводит рукой по волосам. — Погибнуть хочешь?
Я загородил сестру грудью.
— Она спятила! — воскликнула Тень.
Я был недалек от того, чтобы согласиться с рапирой, однако священники больше не атаковали нас. Они не спускали глаз с Эвельф.
— Отойди, Агон. Это наш единственный шанс на спасение, — пробормотала сестра, не прекращая чарующе улыбаться.
— Ты обрекаешь себя на гибель!
Она не обратила никакого внимания на мое предостережение и медленным шагом двинулась к нашим врагам. Эхидиаза подхватила Танцоров, которые съежились у нее в руках.
Эвельф поднесла ладонь к лицу монаха. Тот отпрянул, но оружия не поднял. Его собратья, переминаясь с ноги на ногу, тихо постанывали и пожирали глазами сестру. Она сделала еще один шаг и снова протянула руку. Священник склонил голову к плечу, казалось, он растерялся. Пальцы Эвельф коснулись обезображенной щеки, пробежали по шрамам, змеящимся по этому ужасному лицу. Расстрига довольно заурчал. Его товарищи больше не обращали на нас никакого внимания, они были околдованы красотой Эвельф, которая наклонилась, чтобы поцеловать покрытые шрамами губы литургийца.
— Это отвратительно! — возмутилась Тень.
— Я так полагаю, что в данную секунду она пытается спасти нам жизнь.
Тело Эвельф выдавало, сколь она напряжена.
— Идем вперед! — тихо скомандовал я Эхидиазе.
Очень медленно мы миновали священников, которые по-прежнему словно не замечали нас. Ладони вспотели, очень осторожно я отодвинул того священника, что загораживал нам выход. Продолжая расточать легкие поцелуи, Эвельф двинулась за нами. Напоследок она поцеловала затылок монаха и побежала к нам. Мы успели преодолеть приблизительно двадцать локтей, прежде чем литургийцы проявили первые признаки тревоги. Очарование Эвельф больше не действовало.
— Бегите! — крикнул я.
Словно пробудившись от грез, монахи разом устремились к нам, испуская крики дикой ярости.
— Быстро, в лодку!
Обе женщины проворно прыгнули в лодку. Я принялся с жаром орудовать шестом, толкая суденышко к выходу из собора. Несколько священников бросились в воду, но мы уже проплывали окно-розу.
Вода болот покраснела от крови. На понтоне валялись безжизненные тела горгулий и литургийцев, поубивавших друг друга.
Смерть горгулий ошеломила меня: я уже начал считать, что моя верная стража непобедима. Кроме тех вражеских солдат, что остались в соборе, казалось, вокруг не было ни единого выжившего.
